И верно, он был очень взволнован: иначе от слова «дорогой» – первого вербального выражения нежных чувств со дня их знакомства – он бы сомлел и растаял. В данных же обстоятельствах он едва ли не пропустил это слово мимо ушей.
– Меня отстранили от дела. И боюсь, старший инспектор Кондоуз наломает дров. А сколько работы проделано… – Натан грустно вздохнул: – Ужасный вечер.
– Разве? – с некоторой обидой переспросила Люсинда. – Но здесь так мило, и столько известных людей вокруг, и вкусная еда, и… я думала, тебе нравится проводить со мной время.
– Конечно, нравится! – чистосердечно признался он.
– Может, эта путаница с гостиничными номерами…
– Нет, это не проблема. Прости мою мрачность. Видишь ли, я чувствовал – инстинктивно… да что там, я был уверен, что сегодня вечером найду доказательство, которое решит все дело. Но пока… ничего.
– Вечер еще не закончился, – напомнила Люсинда.
– Да, – уныло согласился Натан.
– Послушай, милый, – она накрыла его руку ладонью, – просто расслабься и наслаждайся моментом. Выпей еще вина.
Милый! Из «дорогого» в «милые» его повысили за каких-нибудь несколько секунд. И все равно он не ликовал. Оставив попытки развеселить его, Люсинда повернулась к Дориану, их говорящему меню, тот как раз готовился объявить о новом блюде.
– Леди и джентльмены, и – думаю, я уже могу вас так называть, – друзья, вот-вот прибудет ваш десерт. Наш шеф, из опасений вас перекормить, приготовил нечто воздушное. Вам подадут стаканчики с тонким слоем творожного сыра, сдобренного ежевикой, поверх опять слой творожного сыра – пенистого, как суфле, – сдобренного лимонами Мейера и украшенного дикой черникой с Аляски под цедрой лимона Мейера, и все это сервировано на крошках шотландского печенья, изготовленного на чистом масле.
– Мм, вкуснотища, – сказала Люсинда, когда перед ней поставили стаканчик с десертом. – Обожаю чизкейк. Ведь по сути это чизкейк, верно? – Вопрос был адресован Дориану.
– По существу, да, мадам, это чизкейк.
Его ответ мигом вывел Натана из задумчивости. Он в упор уставился на Дориана, сознавая с щекочущей нервы, но и одновременно гнетущей уверенностью, что смотрит в глаза КристиМолри2. Он также понимал, что Райану Кверки грозит смертельная опасность. Фразы из блога завертелись у него в голове.
…Ненавижу этих сраных леволиберальных комедиантов, ублажающих средний класс, и призываю вас к тому же. По существу, я считаю крайней необходимостью стереть их с лица земли, иначе мы никогда не соберемся с силами и не одолеем наш прогнивший, коррумпированный и съедающий душу истеблишмент. Долой комедию!
Как он получил работу на церемонии и закрепил за собой стол номер 11, эти детали еще предстояло выяснить. Однако было предельно ясно, что он явился сюда исключительно с целью совершить убийство. И времени терять было нельзя.
Натан нырнул под стол – движением быстрым, но не слишком элегантным, поскольку по ходу дела стукнулся лбом о столешницу и тем самым привлек внимание окружающих. Несмотря на боль от удара, Натан вцепился в ноги Дориана. Далее гости стали свидетелями диковинного, с их точки зрения, представления: внезапно бестелесную голову, торчавшую посреди стола, резко потянули вниз, в то время как хозяин головы, крепко ухватившись за края отверстия, звал на помощь. Кое-кто из гостей – в том числе Райан Кверки – попытались вытащить его наверх, и это перетягивание человеческого тела вместо каната привело к тому, что стол перевернулся под какофонию воплей и восклицаний.
– Задержите его! – крикнул Натан, когда Дориан вырвался и бросился к выходу. На его пути мигом возникла цепочка охранников, Дориана схватили.
На шум в зале подоспел старший инспектор Кондоуз со своими подручными.
– Кто это? – спросил он.
Выбравшись из-под стола, Натан, растрепанный и задыхающийся, широким шагом приблизился к месту задержания.
– Это, – сказал он, – ваш убийца стендап-комиков. А вот оружие, посредством которого он намеревался продолжить свою кампанию.
С этими словами Натан раскрыл футляр для очков, выпавший из кармана Дориана в процессе застольной борьбы. В футляре лежал длинный шприц, наполненный прозрачной жидкостью. Натан протянул шприц Кондоузу, и тот машинально взял его, не успев стереть с лица выражение оторопи.
– Думаю, – сказал констебль Пилбим (и он поверить не мог, что так рано в его карьере наступил момент, когда он произнесет фразу, которую репетировал годами), – вам следует отправить это в лабораторию.
* * *
Два часа спустя, когда Натан с Люсиндой в баре «Хаятт Ридженси» выпивали по последней перед тем как отправиться спать, к ним подошел старший инспектор Кондоуз.
– Мы добились полного признания, – сообщил он. – Эти либералишки быстро ломаются, стоит только слегка надавить. Бесхребетники.
– Могу я угостить вас бренди, сэр?
– Не откажусь, вечер был долгим. Но очень успешным благодаря вам.
– Благодаря нам обоим, сказал бы я, сэр.
– Управились за один день, Пилбим. Недаром меня кличут Кондором Ярда.
Желанное прозвище было упомянуто нарочно, но Пилбим уже отвернулся, заказывая напитки, и опять старания старшего инспектора пропали втуне. И как внушить людям, размышлял Кондоуз, что он заслуживает этой клички? Инспектор тяжко вздохнул и взял бокал с бренди, предложенный младшим коллегой.
– Значит, его выдала всего лишь дурацкая зацикленность на одном-единственном словечке?
– Совершенно верно.
– А что насчет мотива преступления? Как вы вообще вышли на него?
– Сэр, с вашего позволения, я немного похвастаюсь и отвечу так: мои методы себя оправдали. К преступлениям вроде этого лучше подходить с интеллектуальных позиций. Ключ к решению проблемы следовало искать в истории и теории комедии. В этой области я и сосредоточил мои исследования. Начал с Аристотеля, разумеется, хотя, к сожалению, половина раздела его «Поэтики», посвященного комедии, утеряна. Однако можно воссоздать в общих чертах его образ мыслей…
Сколь бы ни был инспектор увлечен рассуждениями Пилбима, он не мог не отреагировать на появление двух полицейских в форме, направлявшихся через бар к вестибюлю с картонными коробками под мышкой.
– А… Джексон, вечер добрый, – окликнул он одного из них. – Все путем?
– Да, сэр, – отрапортовал Джексон. – Подозреваемый благополучно доставлен в участок Ньютауна и помещен в камеру. Мы обыскали его номер на седьмом этаже и все оттуда вынесли.
– Превосходно. Нашли что-нибудь интересное?
– Боюсь, что нет, сэр. Немного одежды и туалетные принадлежности. Ах да… и еще книжку.
Полицейский извлек из коробки потертый и, видимо, зачитанный до дыр том – давнишнее издание «Остроумия и его отношения к бессознательному» Фрейда. Натан не удержался от довольной улыбки:
