Имеется еще одна причина, и довольно банальная, по которой я «пачкаю» эти страницы: мне скучно, и эта скука – конечно, скука, и ничто иное! – доводит меня до безумия, провоцируя идиотские галлюцинации. Нужно чем-то занять себя, реальным делом (естественно, я полагала, что буду занята с утра до вечера, работая в этой семье, но мои обязанности здесь довольно странные, не совсем те, на какие я рассчитывала). И я придумала: буду писать. Последний раз я всерьез занималась сочинительством на первом курсе в Оксфорде, хотя Лора незадолго до отъезда говорила, что я должна продолжать писать, и что ей нравятся мои сочинения, и что она считает меня талантливой. В устах Лоры это много значило. Необыкновенно много, если не всё.
Лора добавила также, что для писателя очень важна дисциплина. Начинать нужно с начала и описывать все по порядку. Думаю, она исходила из того же принципа, когда рассказывала мне о своем муже и Хрустальном саде. Я же пока только и делаю, что перескакиваю с одного на другое.
Ладно, пора заканчивать с бессвязной болтовней и приниматься за рассказ о втором визите к дедушке и бабушке летом 2003 года. На сей раз я приехала в Беверли не с братом, но с Элисон, моей любимой подругой Элисон, которую я вновь обрела после многих лет отчуждения, наступившего по абсолютно загадочным для меня причинам, и теперь наша бесценная дружба возрождается. Это наша история, исключительно наша, о том, как мы сблизились и подружились, пока неведомые – если не сказать кретинские – силы не вмешались и не развели нас. А кроме того, речь здесь пойдет о…
Нет, стоп, нельзя выкладывать все и сразу. Давайте-ка вернемся к самому началу.
3
Тело доктора Дэвида Келли, инспектора ООН по вооружению, было обнаружено в 8.30 утра в пятницу 18 июля 2003 года. Полиция Оксфордшира нашла его примерно в миле от деревни Лонгворт, на холме Хэрроудаун, в лесу, куда добраться можно только пешком и где доктор Келли иногда прогуливался после обеда, о чем знали многие. Власти поспешили вынести вердикт: смерть в результате самоубийства.
Смерть эта привлекла огромное внимание. Желая поддержать американское вторжение в Ирак, Тони Блэр старался убедить британцев в том, что режим Саддама Хусейна представляет серьезную угрозу безопасности Британии. В досье, подготовленном правительством, кроме всего прочего, утверждалось, что Саддам Хусейн располагает оружием массового поражения, которое можно нацелить на Великобританию за каких-нибудь сорок пять минут. После беседы с доктором Келли журналист Би-би-си выразил сомнения в истинности этого утверждения, отметив, что досье излишне «драматизировано» с целью оправдать британское участие в войне. Все знали, кто такой доктор Келли – ведущий британский эксперт по вооружению, и после этого интервью он мигом сделался фигурой противоречивой и политически неудобной.
Не знаю даже, почему я так часто вспоминаю о смерти Дэвида Келли. Наверное, потому, что в мои тогдашние десять лет на меня впервые произвела впечатление новость государственного масштаба. А еще, возможно, потому, что это известие породило в моем воображении жуткую картину: одиночество смерти, покойник, найденный спустя много-много часов в глухом лесу, куда мало кто захаживал. Либо меня подстегнула реакция бабушки и дедушки: они не сомневались, что это необычная смерть, что она чревата последствиями и от нее, как от камня, брошенного в воду, рябь беспокойства и недоверия распространится по всей стране. Британия уже не будет прежней: в ней поселятся тревога и подозрительность.
О докторе Келли я узнала из вечернего выпуска новостей, почти сразу после того, как мы с Элисон приехали в Беверли. Дедушка привез нас на машине из Лидса, где мы, едва не плача, будто предчувствуя беду, попрощались с нашими матерями: они улетали в отпуск вечерним рейсом. В доме бабушки и дедушки мы с Элисон первым делом поднялись в комнату, обжитую мною в прежние посещения; иногда я спала там одна, иногда с братом. Сумки мы распаковали минуты за две, и Элисон вышла в сад. Немного погодя спустилась и я, чтобы последовать за ней, но по пути заглянула в гостиную к дедушке с бабушкой – в этот момент новость меня и настигла. Старики вперились в экран телевизора – прежде, застав взрослых в такой позе, я тихонько уходила прочь, но на этот раз что-то вынудило меня прислушаться. Я шагнула в гостиную, села на диван рядом с бабушкой, она словно не заметила моего появления. Телерепортер говорил исполненным значительности голосом на фоне сделанных с вертолета снимков густо-зеленого леса английской глубинки. Атмосфера, что в комнате, что в телевизоре, была непривычной, раньше я в такую не попадала (или не чувствовала ее), – накаленной, выжидательной, сгустившейся от шока и дурных предчувствий. Молча я сидела и смотрела, толком не понимая, что происходит, но одно по крайней мере усвоила: погиб человек, профессор из Оксфордшира, каким-то образом связанный с Ираком и оружием, и его смерть всех очень огорчила и взволновала.
Когда репортер закончил, дедушка обернулся к бабушке:
– Ну что, так-то вот, да? Теперь у него руки в крови.
Бабушка не ответила. Поднялась с дивана – медленно, с усилием – и поплелась на кухню. Я направилась за ней.
– Что это значит? – спросила я.
Бабушка шарила в шкафчике.
– Ты о чем, голубушка?
– О том, что дедушка сказал. Что он имел в виду?
Ба цокнула языком, не прерывая поисков:
– Ой, да не слушай ты его. Ему бы только поумничать.
Ответ меня не слишком удовлетворил, но не успела я попросить бабушку выразиться поопределеннее, как на кухню ворвался дедушка с попреками:
– И почему ты не сказала, что накрываешь к чаю? Мы же договорились, что чаем займусь я. Иначе эти девчонки тебя вымотают.
Ба развернулась к нему всем телом:
– Сколько тебе повторять? Я не устала.
– Все равно, – упорствовал дедушка, – тебе нужно побольше отдыхать. Дай я накрою на стол.
Оставив их препираться, я вышла в сад и позвала Элисон, а потом мы сидели вчетвером за кухонным столом, поедая поджаренный хлеб с сардинами и помидорами. Дедушка был не в духе и больше помалкивал. А я все думала о новостях, о мертвом докторе, которого нашли сидящим под деревом где-то в Оксфордшире. И о словах дедушки насчет неведомого мне человека с руками в крови. Все это было очень таинственно и тревожно. Так что беседу за столом поддерживали только бабушка и Элисон. Ба спросила, что она собирается делать, пока гостит здесь, и Элисон ответила, мол, да что угодно и вообще каких-то особых планов у нее нет.
– Надеюсь, тебе не покажется, что у нас здесь слишком тихо, – сказала бабушка. – Ты ведь не в большом городе, сама понимаешь.
Под «большим городом» она подразумевала Лидс – по ее представлениям, переполненный людьми, грохочущий мегаполис, хотя район, где жили мы с Элисон, был совсем не таким.
Чуть позже, когда мы выбежали в сад, Элисон спросила:
– А что ты собираешься делать здесь целую неделю? Без обид, но твои бабушка с дедушкой, они как бы слегка… старые.
