— Лежал, — охотно согласился Всеволод Иванович.
— Потом вдруг исчез.
— Валентиныч утверждал, что так и было.
— И что ваш Валентинович стал делать, в милицию
сообщил? — допытывалась я.
— Валентиныч решил, что торопиться не следует, у него
дела поважнее были, а когда освободился, оказалось, что труп лежит на месте.
Так что Валентиныч только удивился, что труп таким подвижным оказался.
— А вы сами что об этом думаете?
— Честно? Думал, Валентинычу спьяну привиделось, но тут
одна загвоздка. Не придумал все это мой коллега, потому что за время своего
отсутствия труп лишился кисти руки.
— Что? — в два голоса завопили мы.
— Да. Обнаружили это только утром.
— И что?
— В каком смысле?
— Куда делась эта кисть?
— Понятия не имею. По крайней мере, мы ее не нашли.
— Возможно, чья-то глупая шутка, — вздохнул
Всеволод Иванович и вдруг заявил:
— Зря я эту историю рассказал, хотел пошутить, а
выходит, уже не смешно.
— Я что-то не пойму, — нахмурился Юра, —
человек, то есть труп, лишился руки, и что, никакого следствия?
— Отчего же, — обиделся Всеволод Иванович, —
мы как положено заявили, а нам сказали: не морочьте голову. Бомжа зарыли — и
весь сказ, никому его рука не интересна. Вот если б ее нашли…
— Тогда что?
— Ничего. Могли бы узнать, кому и зачем она
понадобилась.
— Та-ак, — вздохнул Юра, — а с Валентиновичем
этим поговорить можно?
— Нельзя. Два дня назад у него случился инсульт, сейчас
в больнице. Надеемся, что выкарабкается, но в реанимацию вас не пустят. К тому
же вам лучше с Петраковым поговорить, с дежурным санитаром. Сдается мне, оно
пропаже больше Валентиныча знает.
— Почему?
— Часто пребывает в белой горячке, а тогда людям
занятные фантазии являются.
— Странное здесь у вас, однако, место, — не
удержалась я.
Всеволод Иванович согласно кивнул, а Юра спросил:
— Где найти этого Петракова?
— Сегодня у него выходной, но вы скорее всего застанете
его дома, он отлучается только за бутылкой. Живет рядом, восьмой дом, квартиры
не помню, у соседей спросите.
Петраков сидел на скамейке возле подъезда в компании пса
неизвестной породы и что-то внушал ему, грозя пальцем. Пес слушал, время от
времени зевая.
— Вы Петраков? — приблизившись, спросила я.
— Петраков, — помедлив, ответил он, прищурил один
глаз, мотнул головой и спросил:
— А вам чего?
— Мы из милиции, — со вздохом сообщил Юра, сунув
ему под нос удостоверение. Появление данного документа произвело на Петракова
прямо-таки целебное действие, он выпрямился, разлепил глаз и посмотрел на нас
вполне осмысленно.
— Слушаю вас очень внимательно, — сказал он
церемонно.
— Нас интересует труп, — влезла я, — тот
самый, что куда-то исчез, а потом вернулся без кисти левой руки.
— Так ведь… — начал Петраков, переводя взгляд с меня на
Юрку.
Мой напарник вдруг посуровел и, наклонясь к лицу Петракова,
зловеще прошептал:
— За осквернение трупов статья полагается. До трех лет
лишения свободы.
— Да вы что, — охнул Петраков. — Да я… о
господи… я пальцем его не тронул, зачем мне его рука? У меня и в мыслях… вот
сволочи, верь людям после этого…
— Вы нам про людей расскажите, — вкрадчиво
предложила я.
— Про каких? — испугался он.
— Которым верить после этого нельзя.
— После чего? Так ведь никому…
— Не пойдет, — перебила я сурово, — нас
конкретные люди интересуют. Так что если три года лишения вам не подходит,
рассказывайте.
— Ох, как нескладно-то, — принялся бормотать
Петраков, раскачиваясь и постукивая себя по колену.
— Ты, дядя, не дури, — заговорил Юра, — мы к
тебе по-хорошему, выкладывай все как есть без протокола, а начнешь ваньку
валять, я тебе махом…
— Понял, — с готовностью кивнул Петраков, —
без протокола я пожалуйста, я даже с удовольствием. Я, можно сказать, сам в
переживаниях и рад грех с души снять, потому что хоть виноватым себя не
чувствую, если только самую малость, но грех, как ни крути, мой. Хотя если
разобраться по существу, так покойнику все равно — с рукой или без руки… Вот
мне, к примеру…
— Поехали в отделение, — заявил Юра. Петраков
выставил ладонь и изрек:
— Уже готов покаяться. Сей момент. Только с силами
соберусь. Значит, дело было так. — Он вздохнул, с болью душевной посмотрел
на нас и продолжил:
— Дежурим мы, значит, все тихо, спокойно… Неужто за
покойника три года дают? — нахмурился он. — Ведь мертвый и…
— За осквернение трупа. И давай к делу, у меня время —
деньги, а терпение не железное.
— Понял. Так вот. Все как обычно, вечер, трупик этот
лежит себе в уголке, других-то не было, и слава богу, а то ведь бывает друг за
дружкой везут, глаз не сомкнешь, а тут вечер спокойный выдался и мы с
Валентинычем вздремнули чуток, а часам к одиннадцати я покурить вышел, вдруг
подъезжают на джипе двое, морды — во, и сразу ко мне. Я гадаю, откуда их черт
принес? Ихнего брата в тот день не поступало, и мужичок в углу явно не из этих,
бомж, одним словом. Они мне: «Здорово, дед» — и с ходу так: «Хочешь стольник?»
Я спокойно отвечаю: «Смотря за что». А тот, что помордастее, мне и говорит: «У
нас тут спор вышел… Вон Андрюха божится, что с мертвяком в одной комнате
запросто всю ночь пересидит и без водки. Жмурики у вас есть?» — «Как не быть, —
отвечаю, — имеются, правда, сейчас в единственном экземпляре». —
«Мужик или баба?» — спрашивают. Отвечаю: «Пол мужской», а мордастый
обрадовался: «Это, — говорит, — хорошо, с мужиком как-то спокойнее.
Ну что, дед, пойдем?» — «Ну, пойдем», — отвечаю, а сам думаю, каких только
чудаков на свете нет, а мордастый мне водки две бутылки в руки — раз. Я их и
повел.
— Они в морге вдвоем были? — спросил Юра,
которого, судя по всему, история очень увлекла.
