И с такой силой захлопнул картонную папку с делом, что Волкову показалось, он гвоздь в стол вбил. Принятые таблетки приглушили боль, но, кажется, невероятно обострили слух. Он глубоко вдохнул, выдохнул. И продолжил:
— Что за отвратительный случай? Что это могло быть, Гришин? Воровство? Подделка оценок в классном журнале? Или случился какой-то роман?
— Роман?
— Да, да, роман. Какая-то училка переспала с физруком, к примеру, а Угарова их застукала. А?
— Делов-то! Это не скандал! — фыркнул Гришин, сально заулыбался, заерзал, заерзал. — Там, может, весь педагогический коллектив с ним спал и…
— Вот именно, Гришин! Это не скандал. Это, конечно, некрасиво, неэтично, но не тянет на скандал, из-за которого Николаева могла уволить своего личного жандарма. И уж точно не тянет на мотив для двойного убийства.
Он проговорил это очень тихо, почти шепотом, искренне надеясь, что Гришин не услышит. Но тот услышал. Его глаза остановились на переносице Волкова. Рот приоткрылся. Спина выпрямилась, а руки замерли у горла. Ну, суслик просто какой-то, Гришин этот.
— Вы считаете, что все началось тогда?! Много лет назад?!
— Не могу утверждать, капитан. Это одно из моих предположений. Одна из версий. Угарова умерла. Выпила снотворного, полезла принимать ванну и захлебнулась благополучно. Все выглядит именно так. И не будь она боевой бабой, имеющей прямо противоположные сделанному привычки, я бы поверил. Но я точно знаю, что она никогда не принимала снотворного и прекрасно засыпала. И точно знаю, что она имела обыкновение принимать ванну утром после того, как возвращалась с пробежки. Тот, кто навестил ее в вечер ее смерти, мог не знать об этом.
— Скорее всего не знал! — покивал Гришин, все еще прижимая руки к горлу.
— А спустя какое-то время под колесами скрывшегося с места происшествия автомобиля погибает ее подруга Николаева. Все выглядит как несчастный случай. Может, так оно и было. Но… Но я не верю, капитан!
— И я тоже. — Гришин дернул кадыком, потрогал его пальцами, будто тот мог прорвать тонкую кожу шеи. — И товарищ полковник ведь не верит, так?
Волков промолчал.
Гришин тоже заткнулся. И даже не шевелился какое-то время. В кабинете повисла благодатная тишина, которую многие именуют гнетущей. Волкова она не угнетала, а расслабляла, позволяя плодотворно размышлять.
— Две подруги, замешанные в давнем отвратительном скандале, а может, и еще в чем-то, поочередно умирают. В совпадения такого рода я не верю. Их убрали, Гришин. Убрали грамотно, не оставляя следов. И повторюсь, если бы мы не знали о предпочтениях Угаровой, мы бы запросто поверили в несчастный случай. Что же теперь, капитан? Как узнать, кому помешали подруги? Новый ли скандал или старый способствовал тому, что их устранили?
— Скорее всего что-то произошло совсем недавно, — авторитетно кивнул Гришин, расслабляя спину и удобнее облокачиваясь на спинку рабочего стула. — Кто бы стал так долго ждать? Чтобы мстить? Дело-то быльем поросло, все давно забыто, и…
— А если тот, кто причастен к убийствам, на тот момент был ребенком? — снова тихо, снова скорее для себя проговорил Волков.
— А?! — Гришин вздрогнул и опять вцепился пальцами в кадык. — Как это?! Не понял!
— Что, если в скандале, результатом которого стало увольнение Угаровой, замешан был ребенок, а?
— Ребенок? Какой ребенок, не понял?! У этих двух женщин не было детей!
— Школьник, я имею в виду, капитан, школьник.
Он уже пожалел, что начал этот разговор. Да, Гришин проявил чудеса расторопности. И сведениями о трудовой деятельности Угаровой разжился, и в школе даже побывал. Но дальше-то — тупик. Топчется на одном месте и сойти не желает. А у него вдруг снова иссякли силы все ему разжевывать и объяснять. Одному-то куда сподручнее размышлять и принимать решения.
— Вы имеет в виду, что Угарова была замешана в скандале с учащимися? Я правильно понял?
— Да, — проговорил Волков и прикрыл глаза.
Бестолковый взгляд Гришина, его глуповатая улыбка сводили его с ума.
— Но учителям об этом ничего не известно! Они мне не сказали ничего!
— Коллектив мог и не знать, на чем спалился кто-то из учащихся. Она же о результатах своей чудовищной наблюдательности докладывала только Николаевой. А та принимала решения. Вот что сделаешь, Гришин… Съездишь в отдел народного образования, попросишь архивы. И пороешься в них.
— На предмет?
Гришин тут же прикусил губу с досады. Рыться в бумагах он страсть как не любил. Он бы лучше по городу круги нарезал на своей новой машине. Пару месяцев назад купил и еще не накатался. Старался за руль садиться при каждом удобном случае. Даже в булочную за углом на ней ездил, хотя пешком было пять минут ходу.
Он бы лучше с людьми встречался и говорил с ними. Улыбался бы им, при необходимости хмурился. Все время держал бы в руках блокнот и тонко заточенный карандаш, время от времени делая на чистых страничках бестолковые заметки. Ими он потом никогда не пользовался — заметками этими. Но народ неожиданно проникался уважением. И даже говорить опрашиваемые начинали помедленнее, будто диктовали ему.
Ему вообще нравилось производить на людей впечатление умного, властного, справедливого полицейского. Это только с Волковым не выходило никак. Тот все не хотел воспринимать его всерьез. Все время скрытничал и ехидно улыбался. Странно, что сегодня разговорился. Может, потому, что голова снова разболелась?
— Так что я забыл в архиве, товарищ майор? — повторил вопрос Гришин.
Волков сидел напротив него с закрытыми глазами. И непонятно было: слышит он его или нет. Может, уснул?
Не спал. Медленно, цедя по слову, произнес:
— Точная дата увольнения Угаровой нам известна. Станем танцевать от нее.
Снова долгая пауза. Ровное дыхание. Волков точно будто в сон проваливался. Но странно, что говорить он начинал сразу после того, как Гришин пытался встать с места.
— Так вот, ты должен установить из архивных записей: кто из школьников на тот период перевелся из этой школы. Месяцем, неделей раньше или чуть позже. Но точно кто-то должен был из школы тридцать восемь перевестись. Не могли родители оставить там ребенка, которого в чем-то уличила Угарова.
Гришин недовольно фыркнул, но промолчал. Волков правильно понял его молчание.
— Считаешь, что это ерунда? Зря! Зря так считаешь, капитан.
— Но у нас нет оснований полагать… — недовольным голосом попытался возразить Гришин.
Волков не позволил.
— У нас есть все основания полагать, что Угарова перегнула палку в своей надзирательской деятельности. И пресекла или увидела нечто такое, что повлекло за собой чудовищный скандал. Но скандал не был обнародован. Из чего можно сделать вывод, что родители школьника были весьма влиятельными людьми на тот момент. И им удалось замять скандал, не привлекая внимания школьной общественности. Но ребенка они точно в этой школе не оставили. Это первая ниточка, Гришин. За нее стоит потянуть. А сейчас иди.
