Я зашла в свой кабинет, предварительно усадив Егора за стол секретаря — благо место было свободно — и дав задание собрать все материалы по делу, а затем написать объяснительную записку. Чтобы составить документ, он должен был выйти на контакт со всеми задействованными департаментами и отделами, дабы не городить в своей записке совершенно нереальную чепуху. На мой взгляд, руководители, участвовавшие в подписании договора, должны были задавить Егора фактами и массой. Так, чтобы у него пропало желание, глядя мне в глаза, отпираться от содеянного и нести околесицу. Главное — пусть внимательно ознакомится со всеми документами, которых в его понимании якобы не существует, и поймет, что упираться бессмысленно. На все это ему был дан срок два дня — то есть до утра пятницы. Пусть признается сначала, а потом подумаем, как можно вытащить его из этой ситуации живым. Полностью оправдывать его перед акционерами я однозначно не собираюсь, но удар обязательно смягчу. Если, конечно, Егор честно во всем сознается и скажет наконец, когда и каким образом заставил меня поставить на листе согласования контракта свою подпись.
А пока Егор якобы ковыряется со своим служебным расследованием (а на самом деле привыкает к мысли, что настало время признаться), я забуду об инциденте и займусь текущими делами. В пятницу приму решение. Пусть пока все идет, как идет, — и рабочие дни, и безумные ночи. Господи, как же я истосковалась по хорошему сексу — кажется, стремлюсь получить реванш за всю предыдущую жизнь, если ради такого дела согласна временно закрыть глаза и на предательство, и на опасность, которая мне теперь грозит.
После работы мы снова пошли на генеральскую квартиру. Егор выглядел озабоченным и потерянным. Я никаких вопросов не задавала — он сам должен был понять безвыходность ситуации и созреть со своим признанием. А пока что мне хотелось только одного: чтобы он оставался таким же безудержным и неутомимым в постели, чтобы возбуждал меня одним своим взглядом. И он возбуждал. Старался изо всех сил. Понимал, чертяка, что сейчас меня нужно задобрить, чтобы я встала на его сторону. А я и была уже на этой самой стороне — я, слабая женщина, заранее мысленно готовилась его защищать. Не могла я отказаться от того блаженства, что раскрылось мне в жизни благодаря Егору. Слишком много значили для меня сейчас его руки, губы, раскаляющая страсть. Я не хотела всего этого терять. Мне по-прежнему было достаточно одного его прикосновения, чтобы тело начинало дрожать в сладостном исступлении, а по коже принимались бегать бесчисленные армии мурашек.
Егор был нежен без границ и пределов. Часами мог гладить, целовать меня, шептать ласковые слова. Даже во сне он крепко прижимал меня к себе, словно больной ребенок, обнимающий любимого плюшевого мишку. Мне становилось жарко, и я отодвигалась. Но потом не выдерживала разлуки — возвращалась снова.
— Ты такая хрупкая, маленькая, — его слова доносились до меня сквозь приятную полудрему, — и нежная.
— Неправда, — я улыбалась в темноте. На сердце делалось тепло и приятно.
— Правда. И очень сильная. Я так рад, что смог узнать тебя со всех сторон.
— Почему? — шептала я, надеясь услышать еще что-нибудь ласковое.
— Потому что никто не догадывается, какая ты на самом деле… чувственная и красивая. — Кажется, я краснела. Но в темноте этого не было видно. — Как ты умеешь возбуждать. Я знаю. Со мной такого еще не бывало, чтобы все время, без перерыва…
Он переворачивал меня к себе лицом и начинал осторожно — словно я была хрустальной — целовать. Его губы не прикасались, а порхали, его язык не врывался, а ублажал. Откуда в мужчине могло взяться столько нежности?! Я едва сдерживалась, утопая в желании и восхищении, чтобы не произнести в такие минуты слова, которые вертелись у меня на языке: «Я люблю тебя, я тебя люблю». Они целиком заполняли и сердце, и голову, не оставляя шанса ни одному постороннему чувству, ни единой отвлеченной мысли. Но я же знала, что невесть откуда вынырнувшая фраза, несмотря на свою навязчивость, была лишь данью тому блаженству, которое Егор старательно мне дарил. И молчала.
Пятница наступила быстро — так быстро, что мне стало обидно до слез. Не хотелось выныривать из сладостной бездны, разрушать гармонию чувственности: такую редкую и всегда неустойчивую часть человеческой жизни. Но заседание акционеров висело надо мной дамокловым мечом. Тянуть больше было нельзя: сегодня я должна разработать официальную, как можно более мягкую версию коммерческого преступления, совершенного Никитиным Егором. С тем, чтобы грамотно вести свою линию во вторник. А для этого мне требовалось признание Егора.
Я вызвала его в свой кабинет уже ближе к вечеру — раньше никак не могла собраться с силами. Да и старалась сначала завершить все срочные дела.
— Могу я войти? — он стоял в проеме двери непривычный, в костюме и галстуке. Надо же, а меньше чем полгода назад я его никак иначе и не воспринимала! Теперь же сжилась с постоянным ощущением его абсолютной наготы настолько, что любая одежда — тем более официальный «футляр» менеджера — казалась нелепой. Мне с трудом удалось совладать со своими эмоциями и жестом указать ему на стул.
— Я вас слушаю, — я заранее решила для себя, что этот разговор должен пройти в рамках наших должностных позиций. Ничего лишнего.
— Маргарита Семеновна, — Егор верно угадал мои намерения придерживаться официоза, — пришло время сообщить вам некоторые факты.
— Давно пора, — я расслабилась и откинулась на спинку стула: по крайней мере, двухдневная корпоративная терапия пошла Егору на пользу — у него не было больше желания отпираться.
— В компании «Гранд Дом» отсутствует их экземпляр договора, — выдал он мне вместо признания.
— Что?! — я моментально взбесилась. Неужели не ясно, что я настроена уладить все «по-хорошему», какого хрена продолжать пудрить мне мозги?
— Да, — продолжал Егор как ни в чем не бывало, — и товар от нас для компании «Гранд Дом» на французскую таможню не поступил.
— Егор, — я уже забыла о попытках быть корпоративной и заорала на весь кабинет, — что за бред ты несешь?!
— Я…
— Заткнись! — перебила его я, выплюнув слово заодно с брызнувшей в разные стороны слюной прямо ему в лицо. — Никто не собирается здесь тебя кастрировать или убивать! Просто скажи мне правду, идиот! Ну, оступился, с кем не бывает! Признайся уже в конце концов, будь мужчиной!
— Маргарита Семеновна, — его ровный и немного надменный тон охладил меня быстрее водопада ледяной воды, — не говорите со мной так. Я этого не заслужил.
— Ты? Ты не заслужил? — я больше не орала как потерпевшая, но унять привычные язвительность и сарказм, звучавшие теперь в моем голосе, было уже просто невозможно. — Ты же специально начал спать со мной, чтобы свободно провернуть эту сделку! Дождался благоприятного момента и начальственной поддержки. Так чего теперь-то в кусты?! Вот она я — на все готовая ради твоих прекрасных глаз. И еще кое-чего! Валяй! Выкладывай, как есть: буду изо всех своих сил тебя защищать.
— Рита, — Егор встал со стула, стоявшего через стол от меня, и теперь смотрел сверху вниз, — что ты такое говоришь?
