На следующее утро Майя пришла в офис уже заведенная. Под глазами отчетливо синели круги от усталости, макияж наложить она не успела. Время было потрачено на сборы в сад сынишки, который упрямился и канючил, а на себя ни минутки не осталось — только плеснуть в лицо холодной воды и почистить зубы. Шеф посмотрел на синюшную секретаршу с недовольством и начал свою старую песню: «надо ходить в солярий» (когда?!), «надо заниматься спортом и посещать фитнес-клуб» (на какие деньги?!) «и надо, в конце концов, пользоваться на работе косметикой» (да что вы?!). После чего, с торжествующим видом ценителя красоты и попечителя несмышленых девиц, направился к себе в кабинет. «И кофе мне дай!» — проорал он уже оттуда. Телефон пиликал не переставая, посетители не уменьшали своего напора ни на минуту и все как один жаждали добраться до вожделенной плоти единственного директора. Шеф давал поручения — одно «вразумительнее» другого и требовал «немедленно написать», «сию секунду отправить», «срочно найти», «моментально сделать», «пойти на фиг и не мешать ему работать».
К обеду без предупреждения посыпались звонки из приемной зама. Видимо, его секретарша отлучилась в кафе — чего Майя никогда себе не позволяла — и перекинула свою линию на приемную генерального. Часа полтора пришлось отдуваться за двоих — бегать еще быстрее, потому что и зам требовал кофе, отвечать на звонки еще чаще — потому что и у зама были свои документы, и отбивать напор удвоившегося количества посетителей. Звонившие заму также просили, угрожали, умоляли и вопили в трубку. Майя записывала все их излияния по форме «кто», «когда», «чего хотел» и телефон для связи. Когда Лизка вернулась, наконец, из кафе и сделала вялую попытку извиниться за причиненные неудобства (хоть что-то), Майя передала ей весьма внушительный список страждущих и попросила обязательно первому и третьему перезвонить. На что Лиза нагло заявила, что сама разберется со своими клиентами и не стоит учить ее работать. Она так и сказала, причем обращаясь к Майе в третьем лице: «Она еще будет учить меня работать!»
Личный охранник шефа, неизвестно зачем притащившийся в этот момент к дверям кабинета руководителя, стал свидетелем разговора. По одному ему понятным причинам он начал ржать как удод, повторяя сквозь гогот одни и те же слова: «Вишь как она тебя отшила, а?» Майя попросила его выйти вон и успокоиться. От обиды и раздражения у нее уже потемнело в глазах. Охранник и не думал затыкаться. Он начал ржать еще громче. «Так тебе и надо, — хрипел он, — это за то, что ты меня вчера не разбудила, когда шеф из офиса выходил». Потом он вдруг резко остановился, посерьезнел и выдал: «Между прочим, нехорошо вчера получилось. Шеф выходит, а меня нет. Потом влетело. Ты мне смотри, — продолжил он сурово, — за такие дела можно и схлопотать». Кто вменил ей в обязанности будить дебила-охранника перед выходом шефа (и главное — как?! — плюнуть на нежные проводы драгоценного руководителя и бежать, обгоняя его, в комнату для охраны?), она понять не могла. По разумению бодигарда, Майя была обязана делать это ради сохранения «добрых отношений между коллегами». При этом вопрос, кто кому «коллега», мучил Майю не меньше вопроса о способе исполнения процедуры «пробуждений».
Охранник не уходил — смотрел на нее поросячьими глазками и устрашающе хмурил брови. Майя еще раз попросила его убраться. Но он и не подумал — видимо, обида за вчерашнее вдруг ребром встала в его примитивном сознании и мешала адекватно воспринимать действительность. Глаза налились кровью, он стал медленно приближаться к ее рабочему столу. Майю уже мутило от его идиотизма, своего раздражения и нарастающей ярости. Тут затрещал телефон, потом из кабинета послышался рев шефа — ему чего-то было нужно, а охранник наступал, перегородив своим широким телом дверь. Майя, не успев подумать, схватила со своего стола горшок с цветком и изо всех сил зашвырнула им в детину. Горшок глухо ударил бодигарда в грудь, и от чувствительного толчка, а главное, неожиданности, здоровенный мужик со всего размаху ухнул прямо на пол. Вышедший на грохот шеф застал картину весьма сомнительного содержания: обсыпанный землей охранник сидел на полу, вокруг были разбросаны горшочные черепки и тощие стебли умирающего растения, а Майя стояла, застыв с широко раскрытыми от ужаса глазами. У шефа не было времени разбираться со своим полоумным «личным составом». «А-а, проснулся, — издевательски протянул он, обращаясь к охране. — А ну, марш отсюда. А от тебя не ожидал, — бросил он перепуганной Майе. — Не хватало только, чтобы моя секретарша заигрывала с моим охранником в моей собственной приемной! Не смей его больше сюда приводить. И убери этот бардак», — добавил он, скрываясь за дверью. Майя даже не успела ничего возразить. Только слезы обиды встали в горле.
Вечером, перед самым уходом, шеф позвал Майю к себе. «Я смотрю, тебе нечем заняться, — задумчиво протянул он. — С охраной шашни заводишь прямо на работе». Голос у него был безразличный. Он не злился — настолько устал, что сил на эмоции не оставалось. Майя задыхалась от негодования и несправедливых упреков. Но что-то объяснять было бесполезно — шеф не станет слушать. Он все сам видел, все понял — и точка. «Извините», — виновато пробормотала Майя пересохшим языком, опустив глаза в пол. «А что ты извиняешься? — жестким, звенящим голосом спросил он. — Я понимаю: тебе просто нечего делать». Шеф порылся в ящике стола, достал файл с негативами своей последней фотосессии и протянул Майе. «На вот тебе, творческое задание для разнообразия — зря, что ли, ты у нас дипломированный магистр каких-то там искусств, — ехидно усмехнулся он. — Выбери приличные снимки — завтра нужно будет в издательство передать. И будь на работе к восьми». Шеф ушел. А Майя осталась и еще минут двадцать потратила на созерцание изображений своего шефа в различных позах, расплывавшихся сквозь пелену слез. Она выбрала наиболее удачные снимки и положила негативы в сейф.
Конец недели ничем не отличился от ее начала — продолжалась все та же беготня с чашками, документами; убеждения, просьбы, крики по телефону; смертельная усталость и неясная тоска по утраченной способности мыслить. День тянулся невыносимо медленно, словно кто-то не торопясь прокручивал кадры диафильма в давно устаревшем скрипящем диапроекторе. Картинки повисали в воздухе дрожащей неясной массой, затем медленно менялись, оставляя смутное ощущение цвета и явное чувство пустоты. День подбирался к ночи. Снова пробило десять.
Майя думала о сне. В голове глухо стучало привычное «Ненавижу, ненавижу!». Глаза сами собой закрывались, а голова отказывалась хоть что-то соображать. Было душно.
Шеф вышел из своего кабинета. «Хороших выходных», — безжизненно пожелал он и, шаркая кожаными подошвами дорогих ботинок, скрылся за дверью. Сил пошевелиться у Майи не было. Она сидела и собирала в багровый ком все раздражение и обиды минувшей недели. Ей было жалко себя до слез. Она вспомнила все неприятные минуты и медленно сходила с ума от пустой боли в груди — в том месте, где когда-то жило трепетное и удивленное сердце. Майя разревелась: горячие слезы покатились по щекам и слизали с них остатки пудры. Все шло как нельзя хуже. Жизнь катилась к чертям. Полчаса она сидела без движения и медленно перебирала в голове каждый год своего бессмысленного существования. Всего их было двадцать четыре. Добрых пятнадцать минут заняли последние два года — то время, что она проработала ассистентом. В голове всплывали какие-то картины, но Майя не могла сообразить, когда это было. То ли день назад, то ли год. Она не понимала, как отделить одно от другого. Дни, недели, месяцы сливались в сознании в густое серо-зеленое месиво. Потом эта отвратительная каша начала растекаться внутри и окрасилась в багровый цвет. Майя утерла лицо тыльной стороной ладони. Встала и вошла в кабинет шефа. Все было тихо, приглушенный свет спокойно лился с потолка. Огромный стол для переговоров, полки с безделушками — чьими-то бесчисленными представительскими подарками, рабочий стол, заваленный кипами папок с нетронутыми документами. Майя сгребла папки в кучу и вытащила в приемную — к себе на стол. Минут двадцать ушло на то, чтобы освободить бумаги от всевозможных скрепок, прищепок, зажимов и прочего канцелярского хлама. Шредер
note 2 стоял в коридоре. Майя бросила разрозненную кипу на пол и начала не торопясь опускать бумаги в узкую щель. Машина с довольным урчанием поглощала разноцветные, еще не подписанные векселя, бесчисленные договора и акты, письма министров и партнеров, расходные ордера и задания на служебные командировки. Майя улыбалась. Кормить шредер было неописуемо приятно — в груди ее затрепетала почти физическая радость от наслаждения процессом.
