Но до поворота было меньше. Энни почти успела добежать, и все кричала и кричала, а боли все не было, Женевьева будто плыла в тяжелом жарком мареве, низ живота наливался тяжестью, эта тяжесть шла вверх, и Женевьева знала, что когда она дойдет до сердца, наконец-то удастся умереть.
А потом она подумала, что сошла с ума. Ведь только во сне бывает такое. И еще в сказках или рыцарских романах. Энни едва успела отскочить на обочину, еще немного — и вылетевшие из-за поворота всадники смяли бы ее. Женевьева видела их краем глаза, она никак не могла крикнуть или хотя бы вздохнуть, смотря только на тонкую фигурку в темно-синем плаще, крошечную кляксу на серо-черном фоне леса. И потому даже не поняла, куда делась тяжесть и гнилое дыхание, и кто кричит ей в ухо, тормоша, и почему ее грудь мокрая и горячая.
— Матушка! Матушка!
Эрек плакал и кричал, Женевьева хотела сказать ему, что с ней все хорошо, но губы не слушались. Растрепанный, с черно-синей скулой и рассеченной кожей на виске, сын был страшен. Но он был жив! И он, и Энни! Женевьева закрыла глаза, думая, что хорошо бы еще хоть раз перед смертью вздохнуть полной грудью, но низ живота словно жевала тупая наглая корова, совсем как соседская, что в Молле однажды украла у них с веревки выстиранное белье…
В нос ударил острый запах нюхательной соли. Женевьева сморщилась, чихнула и поняла, что жива.
— О, вы пришли в себя, госпожа баронесса? — с явным удовлетворением сказал незнакомый мужской голос. — Лежите спокойно, прошу вас. Вы в полной безопасности.
— Ребенок… — прошептала она мучительно пересохшими губами.
— Не беспокойтесь, мой врач говорит, что угрозы для ребенка больше нет. Плащ смягчил удар ножа, кончик только слегка вас оцарапал. Хвала Свету Истинному и Благодати его.
— Хвала Свету, — согласилась Женевьева. — Пить… И кто вы?
— О, конечно, сейчас.
Восхитительно кисловатая вода полилась ей в рот из прижатой к губам чашки. Женевьева глотала воду с лимоном — лимон зимой! — недоуменно разглядывая обитые полосатой тканью стены, небольшое застекленное окно и человека, который ее поил. Приятно округлое лицо с умными карими глазами, взирающими на нее с доброжелательным участием, коричневый бархатный камзол, белый кружевной воротничок, ухоженные руки… Незнакомец был похож на солидного купца или чиновника, хотя мог оказаться и небогатым дворянином. Но всадники! И она явно в карете! Большой, прекрасно устроенной карете для дальних поездок.
— Эрек! Энни…
Она приподнялась на локте, пытаясь осмотреться.
— С вашими детьми все хорошо, — так же мягко успокоил ее незнакомец. — Баронет и баронетта с моим доктором в другой карете, они скоро присоединятся к нам. Простите, я не представился. Теодорус Жафрез, секретарь его светлейшества архиепископа Домициана Арморикского, к вашим услугам. Не устану благодарить Свет Истинный, что свел нас так вовремя, госпожа баронесса.
— И я тоже, господин Жафрез, — постаралась улыбнуться Женевьева, чувствуя, как карета качается на мягких рессорах. — Благодарю Свет и вас. Мы… куда-то едем?
— О, но вы же собирались в Стамасс? — любезно улыбнулся в ответ господин секретарь архиепископа. — Буду счастлив сопровождать туда столь прекрасную даму. Не могу же я допустить, чтобы вам снова угрожала какая-то опасность в этих диких местах.
— В Стамасс? Вы тоже ехали туда? Простите, я отдохну…
Мысли путались, Женевьева, почти не притворяясь, обмякла на широкой и длинной спальной скамье, где ее удобно устроили среди подушек и одеял. Жафрез… Что секретарь архиепископа делает на дорогах крошечного баронства? И почему это имя кажется таким знакомым? Или даже не имя… Они свернули в тупик, почему люди Жафреза оказались рядом? Услышали Энни? Свет Небесный, они живы! Она, Эрек, Энни — все живы! Благодарю тебя, Свете мой…
Спрашивать о тех, кто пытался их убить, ни сил, ни желания не было. Женевьева качалась на теплых мягких волнах, понимая, что ее наверняка напоили успокоительным. Хотелось плакать и смеяться, но как-то не всерьез, не по-настоящему. Они живы, они едут в Стамасс, и у секретаря архиепископа, не иначе как посланного им Светом, с собой даже врач. Настоящий врач!
А потом Женевьева вспомнила. Секретарь самого архиепископа… брат настоятеля Экарния! В теплые волны спокойствия ворвалась река холодного страха. Знает ли он о ней что-нибудь? Конечно, знает! Он назвал ее баронессой. И если едет из монастыря, то… Но почему тогда везет их в Стамасс! И как он мог гостить у настоятеля, чтобы об этом никто не знал? Приезд такого лица — ей бы обязательно сказали! Или… Он ехал не в Стамасс, а из Стамасса? И развернулся в шести милях от монастыря, чтобы отвезти в город провинциальную баронессу? Которой, к тому же, дома было бы куда спокойней отлежаться? Бред! Если только… Если он не ехал сюда специально за ней. Тогда все сходится. Только для убийц в этом узоре пока нет места, но она вряд ли видит все кружево событий. Ничего не кончилось. Она по-прежнему стоит на горящем мосту, не зная, в какую сторону кинуться, чтобы спастись.
Глава 23. Не загоняйте кошку в угол
Западная часть герцогства Альбан, королевский тракт,
двенадцатое число месяца дуодецимуса 1218 года от Пришествия Света Истинного
— Не хотите ли апельсиновой воды, баронетта?
Принимая стакан, Энида Бринар застенчиво, но очень мило улыбнулась, став точной копией матери, разве что моложе. Госпожа баронесса тоже охотно и мило улыбалась по любому поводу и выглядела совершенной провинциальной простушкой, только в глазах никак не исчезала едва уловимая настороженность, которую менее внимательный человек не заметил бы. А еще менее внимательный и умный человек обязательно посчитал бы баронессу Бринар не способной думать ни о чем, кроме детей и рукоделья, которым достойная дама ухитрялась заниматься даже в качающейся на местных колдобинах карете.
Рукоделье, по словам госпожи Бринар, ее успокаивало. Но Теодорусу казалось, что женщина, способная убить мужа, пережить Дикую Охоту, встречу с малефиком и допрос Инквизиториума, а потом сбежать из-под надзора его брата и защищаться от убийц, не слишком нуждается в помощи разноцветных ниток и жемчужных бусин, чтобы сохранять хладнокровие.
— Госпожа баронесса, баронет?
— Благодарю, нет, — буркнул мальчишка, снова отворачиваясь к окну, зато баронесса, удобно устроившаяся между детьми напротив Теодоруса, с неизменной улыбкой взяла питье, положив на колени бархатные лоскутки, которые аккуратно сшивала последние полчаса.
Пока женщина мелкими глотками пила оранжад, от которого в карете распространился приятный запах свежести, Теодорус думал, что у покойного барона был неплохой вкус. Да, госпожа Бринар не из тех красавиц, что поражают воображение мужчин и вызывают зависть женщин, но для своего далеко не юного возраста она очень приятна. Этакая аппетитная золотисто-рыжая пышечка со все еще нежной сливочной кожей и пухлыми губками, за которыми виднеются безупречно белые зубы — хоть сейчас посвящай рондо о жемчуге в розах. И грудь хороша, несмотря на двух детей. Разве что талия слегка расплылась, но для женщины в положении это понятно. Судя по дочери, в молодости госпожа баронесса была еще милее, так что рыцаря Лашеля, соблазнившегося дочерью купца, а затем и барона Бринара, не упустившего такую славную вдовушку, можно понять. Да и в постели женщины из Молля, говорят, весьма хороши.
