Переправились через Днепр, уж когда солнце высоко стояло, через Подольские ворота и через весь Подол проехали невозбранно, поражаясь шуму-гаму и многолюдству.
Стучали в кузнях молоты, тяжко вздыхали мехи, пыхая жаром, дымились горны. Прилежно трудились мечники, лучники, копейщики, потому что первым делом испокон веку и, видать, до скончания веков будет промысел оружейный. А дале трудились ткачи, ювелиры, портные, меховщики-скорняки и прочего рукомесла люди. Народ тут всё был разноязыкий: славяне, хазары, евреи, торки заезжие. По мясным лавкам — ясы, касоги...
На берегу, на погрузке товаров, — русы, варяги, чудь и меря белоглазая, неизвестно как сюда попавшая.
Поразило Илью не столько обилие товаров разных, сколь ловко с ними управлялись. Особенно же верхи телег съёмные, колоды долблёные, в коих товары перевозили. В стругах они стояли плотно, друг дружки касаясь, поверху накрепко верёвками связанные. А как к берегу причаливали, брали их молодцы киевские и на передки тележные взваливали — как есть телеги оказывались.
С трудом прошли они ворота в град князя Володимира — велика тут была стража, сплошь варяжская. Только дородством и важеством Илья поразил их, и пропустили они дружину малую карачаровскую на широкий двор княжеский.
Встретил их старый гридень из Карачарова.
— Чё ты тута? — спросил его Илья.
— А где мне быть?
— Весть передал?
— А как же! Ан и без нас князь на печенегов ополчился. Дружину славянскую на Изюмский шлях послал. Повёл первейший воевода — Добрыня древлянский, дядя княжеский. Его князь Володимир пуще всех отичей и дедичей, пуще отца-матери почитает!
Гридень прижился при дворе княжеском, всех здесь знал. Вскоре вывел из терема Володимирова варяга, такого дородного да жирного, что и представить немыслимо, как он в дракарах — стругах варяжских помещается. Варяг подробно расспросил, откуда Илья да за какой надобностью, и наказал ждать...
Илья спешился, велел отрокам доглядывать за Соловым и, отводя глаза от его ищущего взгляда, перешёл ближе к распахнутым дверям княжеского терема. Варяг появился и мигнул Илье — заходи, мол. Илья, набычившись и сутуля широкие плечи, прошёл за ним в теремную горницу.
Жаром и потом многолюдства обдало его. В огромной горнице стояли столы широкие, и за ними пировало число воев немыслимое: человек с двести! Никогда лесной карачаровский сидень такого многолюдства не видывал.
— Садись пока тута, — сказал варяг толстомясый, кивнув Илье на самый край нижнего стола...
Илья присел рядом с оруженосцами и отроками. Выше по столу сидели дружинники, а ещё выше — бояре и гости заморские. На почётном месте, за княжеским столом, что стоял поперёк горницы, сидели плечо в плечо варяги знатные, хазары-тюрки с косами, и хазары-иудеи с пейсами, и вовсе Ильёй незнаемые послы византийские.
Илью поразили их тонкие, словно из кости слоновой резанные, лица. Люди смысленные, по всему видно, да не крепкие. Не то что варяги — будто топором рубленные, нечёсаные, страшные, щербатые, горластые, пьяные... Хмельны были и хазары с косами и бритыми, как у женщин, лицами, ан вот не хмельны бояре да хазары-иудеи с пейсами, кои вились у щёк. А посреди стола сидел князь Володимир, не пьян, но и не трезв, — горячие глаза выдавали в нём хмель, да и говорил он горячее, чем к случаю прилично.
— Среди богов наших первейший есть Перун! Он дружину княжескую боронит! Он воям силу даёт! — кричал князь.
— Первейший бог есть Велес! — возражал ему, сидя среди славян-дружинников, волхв-жрец славянский. — Велес — бог скотский! Он приплод всему сущему умножает, он стада от немощей и болезней блюдёт... А ты, князь, воздвиг жертвенник — капище богу, нами не почитаемому и не знаемому! Перкунасу! Он бог ятвягов да дружины твоей! А что он может? Молнии метать да наказывать, а может ли он народ свой блюсти?
— Не Велес, а Ярило — бог первейший! Он тепло и светло даёт! Он землю согревает и всё в ней сущее пробуждает к жизни. Ярило — бог пахарей и пастухов, а Перун — бог дружинников. Ты угодить дружине хочешь, потому и воздвиг ему капище! — встревал другой волхв.
— Братие! Братие! — кричал князь, и каштановые кудри его, как грозди виноградные, свисали из-под княжеской позлащённой короны. — Братие! Да созиждем пантеон богов наших! Потому и приказал я собрать всех богов — от всех язык, со всех земель! И воздвиг им капище в Киеве потому, что надо нам усобицу кончать! Мы во единый народ, во единую отчину слиться должны...
— Это с кем? — кричал варяг. — Со славянами-рабами?..
— Да мы тя, свейская морда, из Киева взашей вытурим! — отвечал ему гридень славянский и тянулся через стол — уязвить варяга чем ни попадя.
— Братие! Братие! — кричал Владимир и не видел, как ухмыляются, не скрываясь, хазары-иудеи, как отводят глаза византийцы. — Несть в вашей пре толку!
— Князь глаголет! Князя слушайте!.. — закричали десятские, сотские, и хмельная дружина едва утишилась.
— Собрали мы на холме Перуновом всех досточтимых богов: и полянских, и древлянских, богов варягов и радимичей, богов кривичей и сербов, дабы все в державе нашей равны стали! Потому что князь — всем отец и радетель...
— И вдруг в тишине, на минуту воцарившейся за столом, чей-то трезвый голос явственно произнёс:
— Сие не боги, а истуканы, резанные человеком! Дрова-чурки и каменюки бессловесные!
— Кто сказал? — закричал, стуча кулаком по столу и разметав кудри, огненноглазый князь Владимир.
— Я! — сказал, поднимаясь из-за стола, варяг, сидевший неподалёку от Ильи. — Я сказал! Десятник Фёдор варяжской дружины. Христианин!
Илья вздрогнул, услышав эти слова. До сих слов он робел, за столом широким сидючи, а теперь робость, как сон, отлетела; будто проснувшись, глянул он на варяга поднявшегося.
— А не боишься, что боги отец наших накажут тебя? — прошипел сидевший напротив славянский волхв.
— Это не боги, а сатана, который, приняв личину их, душам людским вредит! — бестрепетно сказал варяг.
Илья впился в его лицо? светлое, северное. С распахнутыми голубыми глазами.
— Будь ты проклят! И пусть покарают боги весь род твой и лишат тебя потомства! — завопил волхв.
Несколько варягов и славян схватились за мечи...
И тут Илья поймал на себе взгляд Владимира. Взгляд был ясен и трезв.
— Откуда ты? — спросил князь, и пьяный шум за столом стих.
Лица всех обернулись к Илье. Даже отроки, что разносили яства на широких блюдах и на столы их ставили да вина в чары подливали, остановились.
Илья поднялся во весь рост:
— Из Карачарова муромского! Пришёл к тебе в дружину воем!
Дружинники за столом засмеялись.
— Много званых, да мало избранных! — сказал князь. — Твой спрос — моя воля! Чем заложиться можешь, что мне ты надобен?
