Иван Васильевич поспешил в Москву к митрополиту Макарию. Макарий был уже совсем стар и потому плох, едва двигался, только глаза излучали всё тот же ясный свет, от которого становилось спокойно и легко.
— Отче, что за донос?
Митрополит молча подал царю свиток. Тот принял, внимательно глядя не в текст, а прежде всего в лицо самого Макария, пытаясь прочитать его отношение к памятке. Ничего не понял, лицо старика было непроницаемым, а в глазах только боль. Но к душевной боли примешивалась изрядная доля боли телесной. От понимания этого Ивану стало вдруг стыдно, старец недужен, ему тяжело, а тут вмешивают во всякие человеческие страсти и передряги.
Но стоило прочитать текст, как рука невольно сжалась в кулак, смяв даже свиток.
— Чёртова дура! Она у меня дождётся!
Глаза митрополита смотрели всё так же спокойно и понимающе. Почему-то подумалось, что ему уже осталось недолго, а потому даже всё равно, кто останется править Московией. Иван прогнал такую мысль, — если бы было всё равно, то не позвал бы сейчас, оставил донос без внимания. Нет, Макарий его не бросит, пока жив сам, будет помогать своему ученику, он настоящий наставник Не всегда получалось так, как хотел, это верно, но святой отец всегда старался наставить на путь истинный. У царя невольно вырвалось:
— Что я буду без тебя делать?
Макарий невесело усмехнулся:
— Учись сам... Мне уж недолго...
В тот же день по доносу дьяка Савлука Иванова, посаженного за что-то князьями Старицкими в темницу, началось расследование заговора.
По улицам Старицы стучали конские копыта спешивших к княжьему двору всадников. Вслед увязались отчаянно лаявшие собаки, они всегда так — норовят сдуру схватить лошадь за ногу, словно не понимая, что от копыта можно не то что зубы, но и голову потерять...
Но люди не обращали внимания на надоедливый лай хозяйских псов, на то они и псы, чтобы охранять покой своих дворов. Это ночью за лай без причины охранник может схлопотать по хребту, а днём такой шум даже не отвлекает от дел. Правда, не всех, тут же нашлись любопытные, увязавшиеся вместе с собаками следом: к кому это спешат? Зачем? Как бы чего не упустить...
И на людей боярин со своими подручными не посмотрел даже, много чести московскому боярину каждому дурню в рожу глядеть да объяснять, к кому и от кого спешит. Хотя и слова не было брошено по пути, но вся Старица тут же невесть как узнала, что приехал боярин Данила Захарьин от самого государя! К кому прибыл? Да к кому же, как не к царскому двоюродному братцу князю Владимиру Андреевичу и его матери, вдовой княгине Ефросинье?
И пошли языками чесать любопытные, передавая друг дружке слухи один другого нелепей. Молва расходилась по Старице, как круги по воде от брошенного камня.
Старицкая княгиня Ефросинья поморщилась: снова шум на дворе, а у неё, как на грех, третий день болит голова. Обычно так бывало к сильному ветру. А ещё к неприятностям, недаром сердце-вещун пророчествовало что-то недоброе. Княгиню сердце никогда не обманывало, ещё при жизни мужа, почувствовав неладное, всё твердила, чтоб не ездил к брату, не кончится это добром. Не послушал князь Андрей, вот и сложил голову в узилище, и жена с сыном сколько лет провели в темнице...
От одного воспоминания о брате мужа великом князе Василии и особенно его второй жене проклятой литовке Елене у княгини в висках застучало ещё сильней. Сколько лет прошло, но Ефросинья не могла успокоиться! Ну, князь Василий (она упорно даже мысленно не называла его царём) голову совсем потерял от этой бабы, но те же Шуйские?! Они-то знали, что не способен Василий к детородству! Ефросинья не поверила ни в рождение сына у Соломонии, смеялась, мол, та нарочно всё выдумала, чтоб мужу досадить, ни в отцовство Василия при рождении Ивана. Даже когда появился на свет младший, Юрий, всё равно твердила, что не Василия это дети!
У Глинской рука оказалась твёрже, чем все ожидали, схватила за горло так, что не вырвешься. Много лет ждала Ефросинья своего часа, казалось, что дождалась, когда двадцати трёх лет от роду Иван вдруг занемог. Горел в огне, метался в бреду, но просил принести клятву своему сыну-младенцу. Княгиня Ефросинья наотрез отказалась и клятву такую приносить, и печать княжескую давать, чтобы скрепили те слова. Насилу убедили, что если уж Ивану не жить, то его младенцу тем более. А вышло всё не так! Отец-то жив остался, а вот младенец помер, вернее, утонул по вине мамки.
И снова ждала Ефросинья, с тоской поглядывая на своего сына Владимира. Тот на все разговоры о престоле имеет один ответ: братец на царство венчан, ему и править! Иногда хотелось крикнуть. «Дурак! Венчать любого можно! Не царский он сын, а значит, и прав не имеет!» Но Владимир слаб и нерешителен, не такому за престол с ярым Иваном бороться... Силы самой Ефросиньи уже не те, тоже стареет. Всё равно мыслей о Москве не оставила...
Княгиня махнула рукой холопке, что осторожно расчёсывала волосы хозяйки, чтобы облегчить боль:
— Поди глянь, что за шум?
Девка шустрая, неглупая, обернулась быстро, известие принесла не самое приятное:
— Приехал кто-то из Москвы, сказывают.
— Кто? — Княгиня, сама не зная отчего, вдруг заторопилась прибираться. Холопки быстро плели косы, чтобы спрятать под повойник, накрыть большой вдовьей кикой и сверху платом, несмотря на жару.
— Не ведаю, княгиня, вроде сразу в покои к князю торопился...
— Экая ты! — обругала девку Ефросинья, впрочем, вполне беззлобно, она умела ценить умных холопов и знала, что девке никто не станет докладывать о происшедшем.
Княгиня торопилась к сыну, уже понимая, что именно об этом приезде предупреждало сердце. Князя тоже не оказалось в покоях, прохлаждался где-то. В трапезную вошли одновременно и князь, и его мать.
— Кто прибыл-то? От Ивана?
На первый вопрос Владимир только пожал плечами, он ещё не видел посланника, а на второй кивнул.
— Зови, — махнула рукой ожидавшему распоряжений дьяку княгиня. Тот подчинился, все знали, что в Старице распоряжается больше мать, чем сам князь.
Прибывшим оказался ни много ни мало царский шурин Данила Захарьин! Ого! — мысленно изумилась Ефросинья. Это что-то значило...
— Здравствуй, князь Данила Романович! Как доехал? Надолго ли к нам?
Захарьин, похоже, не собирался вести долгие разговоры, он лишь пожелал в ответ:
— Будь здорова, княгиня Ефросинья. И ты, князь Владимир Андреевич. Есть ли у вас дьяк Савлук Иванов?
Глаза царского посланника смотрели строго, Владимир кивнул:
— Есть...
Его тут же перебила мать:
— Был... Он недавно помер от горячки...
Княгиня вмиг сообразила, что к сидевшему под замком дьяку посланника лучше не подпускать, мало ли что...
Всё бы ничего, да князь Владимир оказался слишком бесхитростным, он похлопал глазами и вдруг поинтересовался:
