Так и произошло, первой царь посетил Троице-Сергиеву обитель и долго говорил с возвращённым из ссылки монахом. К его изумлению, Максим Грек не только не благословил его на поездку по святым местам, но и подверг осуждению такое благое намерение! И доводы приводил совсем несуразные! Иван вернулся от старца в недоумении, но, подумав, решил, что тот попросту слишком стар летами, чтобы понимать, что говорит.
Однако стоило выехать из обители, как к Ивану напросился сначала Адашев, потом Андрей Курбский, а потом и князь Иван Мстиславский. Они все твердили одно и то же: монах предрёк, что если царь ослушается его советов, то царевич умрёт в дороге! Анастасия ужаснулась: что за страшные предсказания?! Но Иван почему-то не поверил этим словам.
— Настя, не того они хотят. Им почему-то нужно, чтобы я не ехал. Только вот почему, понять не могу...
— А... а если они правы?
— Не может такого быть! На благое же дело едем, не развлекаться. Впервые слышу, чтобы Господь наказывал за коленопреклонения в святых местах.
— Я тоже так мыслю, — согласилась царица. — Да только страшно от тех предсказаний.
— Значит, пуще ока своего беречь станем царевича Дмитрия!
Возок покачивается на ухабах, ныряет с холма в овражек, снова поднимается вверх или осторожно сползает вниз. Царём приказано не спешить, ехать пусть медленно, но мягко. И то верно, не один Иван Васильевич, с ним царица с младенцем по монастырям на богомолье отправились.
Леса, луга, болота... Небольшие, богом забытые деревушки, в которых люди ничего не видели, кроме своего каждодневного тяжёлого труда, где и знать не знали, слыхом не слыхивали о московских делах. Кто там правит — великий князь ли или царь — им всё равно. Весь мир скрыт лесами, болотами, заросшими сорной травой просёлками.
От села до села, от одной убогой деревеньки до другой ехать и ехать... Иван крутил головой, оглядывая подвластные ему земли, и всё больше ужасался. Ужасался расстояниям и безлюдности, убогости жилья и самих жителей. Навстречу выходили согбенные от немалых лет старики, замученные тяжёлой работой мужики и невесёлые бабы. Смотрели, не понимая, откуда в их краях такое явление, кланялись поясно, не выказывая, однако, большой радости. Радости не выказывал никто, всем было попросту не до проезжавших царя с царицей и их свиты, в поле да огородах работы невпроворот. Вслед бежали только вездесущие мальчишки, мелькая голыми пятками по клубящейся за колёсами и копытами коней пыли. Окликнутые матерями или строгими бабками чтоб не бездельничали, они ещё какое-то время смог рели вслед невиданному поезду, потом нехотя возвращались к своим гусям и овцам... Не до царя весной или летом земледельцу.
Анастасию удивляло раздражение, которое вызывал у Ивана дорожный вид. Что ж делать, если от монастыря до монастыря далеко, что от села до села ехать и ехать?.. А царь ворчал себе под нос:
— Сонное царство... точно в полудрёме живут!..
— О чём ты, Ваня?
Муж резко обернулся к ней, схватил за руки, сжал:
— Ты только посмотри! Угораздило же родиться царём в этом болоте! Как их разбудить?! Как разогнать эту сонную одурь?! Как вздрючить, чтоб очнулись?!
Глаза горели, на щеках даже выступил румянец. Что могла ответить Анастасия? Ничего. Честно говоря, она не совсем понимала, кого собирается вздрючивать её царственный супруг, а потому лишь кивала. Это тоже разозлило царя. Отвернулся, снова уставившись в окошко возка, раздумывал, потом принялся говорить, точно продолжая беседу с самим собой:
— Адашев твердит про новшества... Сколько времени пройдёт, пока они из Москвы сюда дойдут?! Да и дойдут ли? Не один год всё меняем и меняем, а где те перемены? И в Москве-то не особо заметны, а здесь, далеко от Кремля, небось, как до татар жили, так и после меня жить будут...
Анастасия рискнула вставить слово:
— Да что же в том плохого? Было бы спокойно, чтоб вражины не нападали, люди и радовались бы...
— Спокойно?! Нет, не то! Не ради сонного спокойствия я царём венчан! — Рука Ивана сжалась в кулак, жена просто видела, как ему хочется огреть плетью кого-нибудь.
Продолжить не пришлось, передний возок остановили, встали и остальные. Колесо, видно, попало в большую выбоину, вильнуло, чуть не соскочив. Пока меняли, все вышли размять ноги. Невдалеке, видно, была такая же, как и встречавшиеся по пути, весь. На краю большой поляны с первым укосом возились мужики и бабы. Завидев непонятное, прекратили работу, встали, глядя на царский поезд из-под рук и опираясь на косы и грабли, постояли, но, решив, что это не про них, снова принялись за своё дело. Иван схватил жену за руку:
— Смотри, смотри! Какой же я царь, если на меня даже мужики внимания не обращают?!
— Полно тебе, — усмехнулась царица. — Откуда им нить, что это царский поезд? Отродясь никого в своей глуши не видали, вот и неинтересно им...
Царь руку отпустил, но всё же пробормотал:
— Сам себя государем не чувствую... Всё время под чьим-то приглядом хожу, то бояре смотрели, то теперь вон... эти... А толку-то?
Колесо поставили на место, поезд двинулся дальше. Больше Иван разговоров про глушь и невнимание к своей персоне не заводил, но, видно, упорно о том думал. По его лицу пробегали какие-то тени потаённых мыслей, чело то хмурилось, то вдруг расправлялось, словно от пришедшей нужной мысли. Анастасия наблюдала за мужем с опаской. И чего ему не хватает? На царство венчан, сын есть, делами за него всё больше занимается Алексей Адашев... Хотя её саму начинала тяготить опека Сильвестра, да и не доверяла она больше советчикам царским, после той памятной ночи, когда предали все и её и младенца Дмитрия, не верила им больше... Но одно дело недолюбливать благовещенского попа или того же Адашева, и совеем другое — злиться на всю Русь. Она-то тут при чём?
И царица, и сам Иван очень надеялись, что умное посоветует старец Вассиан, недаром же ему так доверял великий князь Василий.
Песношский монастырь мал и неухожен. А уж о келье Вассиана и подумать страшно. То, чего так боялся Адашев, случилось. Иван добрался и до обители, и до самого старца.
Вассиан был не просто в чести у великого князя Васи лия, на его коленях часто сиживал сам Иван, не понимая ещё ничего, слушал наставления, которые епископ давал княгине Елене. Неудобного старца усилиями бояр упекли в дальний монастырь, но волю его не сломили.
Обитель поразила Ивана строгостью и простотой бы та, мозолистыми руками его монахов и каким-то особым светом их лиц и глаз. Сам Вассиан давно уж из кельи не выходил, немощь старческая одолела, но навстречу цари) попробовал приподняться. Тот остановил:
— Не вставай, отче. Благослови, святой отец.
Приложился к руке. Монах перекрестил слабой высохшей кистью, но молчал. Пришлось Ивану снова первым говорить:
— Наставление мне твоё нужно, святой отец, как дальше жить...
Узкие сухие губы с трудом разлепились:
