Но и Всеволод не дремал. Получив известие о бесчинствах противника, он ускоренным ходом двинулся наперерез и настиг его на реке Колакше. Глеб давно протрезвел и понял, в какое опасное дело ввязался сгоряча, поэтому ночью направил к Всеволоду своего доверенного человека.
— Что предлагает князь? — резко спросил Всеволод воина.
— Пощадить жизни русских воинов и разойтись миром.
— А в Москве и во Владимирской волости он щадил русских людей?
— Так велел передать князь. И ещё он добавил, что добычу всю оставит тебе.
— А половцы?
— Половцев он бросает на произвол судьбы. Ты можешь с ними поступать так, как захочешь...
— Ишь ты. Друзья, значит, только на время грабежа...
Воин стоял, ожидая последнего слова Всеволода.
— Передай князю Глебу моё предложение. Пусть он ночью со своим войском перейдёт в мой стан, а завтра утром мы ударим на половцев. Не сделает этого, пусть пеняет на себя.
Глеб остался на месте. Тогда утром следующего дня Всеволод развернул свои силы и двинул на противника. Его замысел был прост: лёгкая конница половцев редко выдерживала удар бронированной дружины русов и обычно после короткого сопротивления оставляла поле боя. Так случилось и на этот раз. С бегством степняков левое крыло Глебова войска оказалось обнажённым, туда Всеволод вводил всё новые и новые силы, прижимая рязанцев к реке. Поздно понял это Глеб, он всё ещё надеялся спасти положение и выровнять линию обороны, метался с одного места на другое, подбадривая воинов. В горячке боя не заметил, что был окружён со всех сторон и все пути к отступлению были отрезаны. Снова поражение, да ещё такое позорное! В отчаянии он слез с коня, упал на землю и зарыдал...
В битве на Колакше Всеволод повязал рязанскую дружину, пленил князей Мстислава и Глеба, а также сына Глеба — Романа; в его руки попал боярин Борис Жидиславич, один из активных участников заговора против Андрея Боголюбского, правда, в убийстве его участия не принимавший.
Радость победы была омрачена видом разорённой Владимирской волости. На месте деревень виднелись обгорелые головешки, кирпичные печи да колодезные журавли; такой картины край не видел с похода киевского князя Изяслава в 1149 году, разграбившего Верхнее Поволжье. Уцелевшие жители с яростью набрасывались на пленных, избивая чем попало; пришлось Всеволоду выделить охрану, чтобы не забили их до смерти. Но особенно безумствовали владимирцы. В бешенстве они смяли оцепление из Всеволодовых дружинников, добрались до Мстислава и Глеба и стали колотить их по лицу, рвать волосы. Наверно, обоих тут же затоптали, если бы не подмога из воинов, которую направил Всеволод.
Два дня жители города ждали суда над князьями, на третий не выдержали, собрали вече и пригласили на него Всеволода. Никогда не видел он такую разъярённую толпу. Гул перекатывался из одной стороны площади в другую, виднелись вскинутые кулаки, горящие глаза, разъятые рты:
— Смерть преступникам!
— Никакого помилования!
— Суди беспощадно, князь!
На помост выскочил худенький мужичишка с растрёпанной бородкой, стал кричать, тыча пальцами во Всеволода:
— Почто покрываешь убийц и насильников? Мстислав с Глебом наших жён и детей в полон поганым отдавали, а ты на их защиту встал! Казни их немедленно, или мы сами суд скорый над ними справим!
Его поддержал другой мужчина, судя по всему из купцов, ещё молодой крепыш:
— Князь! Мы тебе добра хотим и головы за тебя складываем, а ты держишь врагов своих на свободе. Враги твои и наши — суздальцы и ростовцы, либо казни их, либо ослепи, либо отдай нам!
Впервые Всеволод почувствовал свою беспомощность. Крови он не хотел, но понимал, что толпу переубедить ему не удастся. И тогда он решил пойти на хитрость. Дождавшись тишины, сказал:
— Можно судить и казнить Мстислава и Глеба хоть сегодня. Но только не все преступники будут наказаны. Есть ещё один князь, который принёс войну на нашу землю, но скрывается от возмездия в Рязанском княжестве. Намерен я потребовать его выдачи. Как окажется он в моих руках, так предам я их всех разом суду и вынесу справедливое наказание!
— А с Мстиславом и Глебом как поступишь? Или оставишь на свободе?
— Посажу в поруб, — пообещал Всеволод.
Тюрем в Древней Руси не было, а преступников сажали в поруб — сруб, зарытый в яму и закрытый сверху брёвнами; оставалось только окошечко, через которое подавались еда и питье. И действительно, в тот же день оба князя были переведены в такие темницы и к ним была приставлена стража. К рязанцам же Всеволод снарядил гонца с посланием: «Выдайте мне нашего врага Ярополка Ростиславича, или я приду к вам».
Рязанцы собрали вече, после долгих споров приняли решение: «Князь наш Глеб и братья наши погибли из-за чужого князя. Не хотим пропасть и мы все». Отряд воинов выехал в Воронеж, схватил скрывавшегося там Ярополка и доставил во Владимир; Всеволод и его посадил в поруб.
Пока суд да дело, владимирцы успокоились и стали забывать про князей, во всяком случае на вече не требовали их немедленной казни. Всеволод вздохнул спокойно. И тут вспомнил про Поликсению. Видеть её не очень хотелось, но и откладывать встречу тоже было неловко и даже стыдно. Надо было идти к её терему, вызывать на свидание. Но он всё откладывал и откладывал своё посещение, пока вдруг нечаянно не встретил её идущей по улице под руку с парнем. Парень был высок, красив и силён, это Всеволод заметил с первого взгляда. А по тому, как она цепко держалась за его руку, с затаённой ревностью определил, что между ними существует нечто большее, чем дружба. Когда поравнялись, девушка торжествующе посмотрела на него и ещё теснее прижалась к своему ухажёру.
— Добрый день, Поликсения, — приветствовал он её.
— Здравствуй, князь, — ответила она с улыбкой.
И — разошлись.
Вот так, пока он думал и размышлял, как будут складываться дальнейшие отношения с девушкой, она сама разобралась во всём и посчитала, что ему не место в её жизни. Как видно, особым девичьим чутьём поняла, что не любил он её и никогда не полюбит. А может, просто сама особых чувств к нему не испытывала и обратила внимание только потому, что он — самый влиятельный человек в княжестве, и так заманчиво покорить такого, завоевать его любовь... Кто знает, что у неё было на уме. Но глубоких чувств она не питала к нему, теперь совершенно ясно... Что касается его, то он рад, что всё закончилось. Ноют в нём раны, полученные в далёкой Византии, не может он забыть Евстахию. И, наверно, никогда не забудет. Едва вспомнит то время, как невидимая волна накрывает его с головой и заставляет забыть про всё на свете и единственное желание появляется в душе: бросил бы всё, не раздумывая, и улетел на крыльях в те далёкие края, в прекрасный город, который русы называют Царьградом, а он по-прежнему именует Константинополем, чтобы пройтись по его замощённым тенистым улицам, вдохнуть солёный воздух, который веет с моря, и вновь окунуться в захватывающее чувство влюблённости, с которым жил там последний год...
