— Ида? — Светлана пожала плечами. — Понятия не имею. Я думаю, ей тогда было не до этого. Мы с ней встречались недавно, пили кофе, ей уже получше. Она славная — спокойная, приятная, настоящая леди. И одета шикарно, но без выпендрежа. Не то что Вита. Они с Томой над ней смеялись, за ее спиной, представляете? Я лично видела. Я говорю, Идочка, тебе бы, моя девочка, макияжик поярче и волосики чуть-чуть подсветлить в платину, приходи ко мне, займемся. Думаю, она ничего не знала, узнала прямо там… я думаю. Сейчас, конечно, знает! И следователь докопался. Стыд какой! Это все Вита! Толик возился с Идочкой как с ребенком, по всяким медицинским знаменитостям, на консультации, переживал за жену, а Вита его зацапала. Мужчины знаете какие, куда поманили, туда и пошел. Ой, ну я не про всех, конечно, Толик очень мягкий, а потом, я думаю, он просто устал. Идочка больная уже два года, вот он и… Одним словом, вы меня понимаете! — Светка слегка смутилась и замолчала.
— А ваш молодой человек… — спросил Монах. — Кирюша, вы сказали? С ним все в порядке?
— С Кирюшей? — Светка пренебрежительно махнула рукой. — А что ему сделается! Вообще-то мы разбежались. Он придурок, извините за выражение. А гонору, гонору! Пальцы веером, дружбаны на самом верху, все схвачено, все чики-пуки в шоколаде. А сам попался на перепродаже копеечной краденой тачки. Ну, не придурок, скажете? Стыдно сказать кому… козел!
— Отбывает? — спросил Монах.
— Ага, залетел на два года. Не везет мне с мужиками! Его, кстати, тоже тягали будь здоров, у него старая судимость, следак думал, это он Виту… и сейф обчистил. Я уже думала, все, кирдык, прикроют. Нет, выпустили, так этот придурок сразу же попался на краденой тачке! Хотя, с другой стороны, сейф обчистить он запросто, но убийство — нет! Не тянет.
— Света, вы не знаете, с кем дружила ваша подруга?
— Русечка? Ой, да у нее полно мужиков знакомых. Она же красотка, а фигура… зашибись! Они же с ума все сходили, лезли на подиум, пускали слюни. А потом поджидали на выходе. Только Русечка ни-ни, она замуж хотела.
— А подруги у нее были?
— Подруги? — Светка задумалась. — Ну, были, наверное. Тома Сотник, Вита Шепель, я… — Она вдруг ахнула и вытаращила глаза. — А если и меня тоже?! Мы с Русечкой дружили! А Тома ревновала Камаля, у них что-то было, и она умерла. Ее убили, да? — спросила она шепотом, переводя возбужденный взгляд с Монаха на Добродеева.
— Трудно сказать, следствие считает, это был сердечный приступ, — сказал Монах после паузы, обменявшись взглядом с Добродеевым.
— Ага, так они и скажут! Томка была здоровая тетка, какой приступ! И вообще, непонятно, она же ясновидящая! Могла предвидеть. Хотя Русечка ей не верила, говорила, лабуда, ничего не сбылось. А она ей нагадала проблемы, еще летом. Выходит, сбылось?
— А вам что она нагадала? — спросил Добродеев.
— Мне? Ничего! Мне эти дела пополам, боюсь даже лезть туда. От судьбы все равно не отобьешься. Нагадала, конечно, раз или два, ну, там, новое знакомство, черного принца… Я как услышала про черного принца, думаю, все, хорош, еще приснится! И вообще, это дело такое… спасешься от кирпича, попадешь под тачку. Лучше не знать. Томка вообще злая была, хотя все время лебезила и улыбалась. И Вита тоже. Мы, конечно, все дружили, но Томка уж очень прогибалась… прямо шестерка. Конечно, Вита богатая, денег немерено, а Томка гадалка, статус так себе. Если честно, — Светка понизила голос до шепота, — эта магия до добра не доводит! Может, Томка зацепила какую-нибудь нечистую силу, вот и доигралась. Темное это дело…
Глава 23. Ида Крамер. Безнадега. Надежда
Ида не мигая смотрела на голубоватый потолок больничной палаты. Она почувствовала холодные дорожки на висках и поняла, что плачет. Снова больница… и неизвестно, что завтра. Капельница, игла, воткнутая в вену, марлевая наклейка… Тоска, безнадежность и страх. Она вспоминала, как шла по солнечной улице, как купила гиацинт, как развернула его дома и поставила на журнальный столик. Смотрела и не могла насмотреться на фарфоровые бледно-розовые лепестки, вдыхала нежный пряный запах и думала, что она жива, что скоро весна, что она уедет в Лимассол… Видение песчаного пляжика и голубого моря вызывало такую радость! А потом пришел Толя и сказал, что у них долги и дом придется продать. Она вспоминала, как закричала: «Не смей, я не хочу, не имеешь права!» А он оторвал от себя ее руки и сказал, что выхода нет. С такой злобой сказал… и еще сказал про стоимость ее лечения. Как будто это ее вина… а сам пожадничал, не уплатил страховку. И не будет теперь ни песчаного пляжика, ни морского бриза, ни ласкового моря. Ничего. Ни-че-го. И неизвестно еще, выйдет ли она из больницы… Она попыталась вспомнить, что с ней случилось, но в голове была пустота. Она помнила, как кричала на Толю, как он кричал в ответ, в голосе его были раздражение и злоба, и это было последнее, что она помнила. Его перекошенное от ненависти лицо, пятна на скулах… как всегда, когда он волнуется. Невнятные слова, заикается, злится. Он сжал ей пальцы, и она закричала от боли… И что теперь? Сколько она уже здесь? Надолго ли?
Дверь распахнулась, и в палату влетел Максим Максимович, Мэд Мэкс, известный в городе онколог, тощий и длинный человек в белом беретике и громадных мотоциклетных очках с голубыми стеклами. Был он энергичен, криклив и радостен как всегда. Его сопровождала толстая и неторопливая старшая сестра.
— Как тут моя красавица? — закричал Мэд Мэкс с порога. — Как моя любимая женщина? Выглядим хорошо, сестричка говорит, спала как младенец, назначения выполняются. Ну-с, как мы? Анатолий Васильевич, бедняжка, так испугался, что мы его хотели тут рядышком под капельницу! На нем лица не было!
Крича по своему обыкновению, он деловито щупал ее пульс, попросил высунуть «язычок», кивнул медсестре, и та ткнула Иде под мышку градусник.
— Ну-с, какие жалобы?
— Никаких, — сказала Ида. — Доктор, что со мной?
— Ничего, моя дорогая. Вы переутомились, и вот результат. Отдыхать, отдыхать и еще раз отдыхать!
— Я ничего не помню, — прошептала Ида. — Что случилось?
— Вы потеряли сознание, перепуганный Анатолий Васильевич позвонил мне, и я приказал: а давайте ее сюда, такую-сякую! Мы ее быстренько приведем в чувство. Ничего страшного, дорогая, полежите у нас пару деньков, мы вас поставим на ноги. И палата ваша как раз освободилась, повезло. Вы тут у себя дома, моя девочка. И вообще, должен вам заметить…
— Я хочу домой! — перебила его Ида. — Мне уже хорошо… пожалуйста, доктор! Я буду лежать дома, честное слово! Пожалуйста!
— Дома! Знаю я ваше «дома»! А шопинг, а подружки, а звонки! Нет уж, покой так покой. Успеется домой. А мы вас тем временем понаблюдаем, сделаем анализы, уж не лишайте нас своего общества, дорогая. Правда, Дарья Владимировна?
Медсестра кивнула и улыбнулась. Улыбка ее показалась Иде отвратительной. Толстая, большая, здоровая, она составляла пугающий контраст с бледной и бестелесной Идой.
