– Откушай, странник.
Одной рукой перебирая четки из рудракши, содержащие сто восемь бусин, бродяга запустил вторую руку в плошку, быстро и по-обезьяньи ловко перекидав в рот бобы. Затем плеснул в освободившуюся посуду чай, маленькими глоточками выпил и продолжил бормотать себе под нос, разговаривая с Шивой.
– Скажи, земляк, – тронул его за плечо Лаксман, – как понимать твое присутствие на пороге этого дома? Что ты хочешь от моего сахиба?
Рука Камала замерла, перестав перебирать бусины четок, и мутный взгляд уперся в глаза старого слуги. Лицо танцора по-прежнему было красиво, но сделалось худым и изможденным, точно свалявшимся за долгие годы странствий. Некогда черные волосы поседели, став белоснежными, словно листья лотоса, и сбились в жесткие колтуны. Он долго шел и лишь совсем недавно смог напасть на след Маты Хари, снующей по миру, точно гонимая по морю щепка. Постоянно пребывая в беседах с Богом, служитель Шивы без устали искал тали и ту, которой украшение теперь принадлежит. Искал, чтобы совершить покаянное жертвоприношение, ведь если женщина носит этот знак, значит, она считает себя женой Бога и, следовательно, таковой и является. Чтобы искупить вину перед Шивой, Камал еще там, в храме, письменно поклялся на листе бумаги принести в жертву непокорную девадаси, тем самым вернув ее Богу, и листок этот носил с собой. И если Сита мертва, но мертва не от его руки, то пусть Богу в жертву будет принесена голова голландской самозванки. Шива примет Мату Хари как законную жену, ведь Маргарета МакЛеод, не стесняясь, столько лет не снимает ритуальный витой шнур и носит это имя.
Для человека без паспорта и денег, каким был Камал, война сделала передвижение из страны в страну практически невозможным, и путешествие индуса затянулось на долгие годы. Правдами и неправдами он плыл на пассажирских кораблях, прятался в трюмах торговых судов, шел пешком по глубокому снегу в сорокаградусный мороз, оставляя на стылом насте следы босых ног. Только теперь он достиг столицы Франции, где, он знал, чаще всего бывала неугомонная танцовщица. Но подобраться к ней оказалось очень непросто. С женщиной всегда находился какой-нибудь военный. Камал следовал за своей жертвой неотступно, но так и не сумел улучить момент, чтобы совершить жертвоприношение.
Сюда, в это красивое здание с круглой крышей, Мата Хари тоже приехала не одна. Оставив сопровождающего ее офицера дожидаться в экипаже, вошла в дом, пробыла там некоторое время, а когда вышла, Камал сердцем почувствовал, что тали с ней нет. Тогда он устроился на ступеньках, надеясь дождаться, когда отсюда выйдет женщина, на шее которой будет сакральный знак. Даже если шнур окажется спрятан под одеждой, Камал не сомневался, что сможет почувствовать его присутствие. И вот тогда свершится жертвоприношение, и великий грешник, искупивший вину, сможет вернуться к Богу.
– Я жду ту, которая войдет в этот дом и наденет тали прогневавшей Шиву девадаси, чтобы возмездие настигло ее, ибо она назвала себя женой Бога.
– А если тали положат под стекло и будут хранить здесь вечно? – присел рядом с мстителем Лаксман.
– Значит, я вечно буду сидеть у этих дверей, – отрезал садху.
– А если человек, который заберет тали, окажется мужчиной? – не отставал старик.
– Я последую за ним, дождусь, когда он наденет тали на шею женщине, и совершу задуманное.
– А если это никогда не произойдет?
– Когда-нибудь произойдет.
Недовольно поджав губы, Лаксман вернулся в дом. По винтовой лестнице поднялся на верхний этаж, где в круглой библиотеке под сенью колонн хозяин любовался своим приобретением. Удобно раскинувшись в кресле, месье Гиме рассматривал шнур девадаси. Когда слуга вошел в комнату, француз заговорил, пальцем оглаживая гравировку на медальоне:
– Какая удивительная вещь! Она словно бы хранит энергию девушки из храма, обрученной с Шивой. Должно быть, эта Мата Хари была отличная танцовщица, раз ее тали сумел передать искусство, которым она в совершенстве овладела, бездарной голландке МакЛеод. Я сам, своими глазами видел, как смазливая, но неуклюжая Маргарета, надев его, превратилась в искусную танцовщицу. Я тут подумываю – а не подарить ли тали малышке Констанс? Пусть девочка танцует, как богиня!
В недавно родившейся внучке коллекционер не чаял души и задаривал малышку самыми разными украшениями.
– Не делайте этого, сахиб, если не хотите потерять девочку! – встрепенулся слуга. – Вы сами не знаете, во что ввязались! Самое лучшее, что вы можете сделать, – это отдать тали первому, кто войдет в ваш дом.
– С чего это я должен пожертвовать уникальной вещью? – Эмиль Гиме удивленно вскинул бровь.
– Сегодня я видел человека, он пришел с Суматры, чтобы отрезать голову той, которая носит тали Маты Хари. В качестве искупления своей вины и то и другое он хочет возложить на алтарь Шивы. Разве вам не страшно за Констанс?
Разговор хозяину явно не нравился, и он недовольно спросил:
– С чего ты взял, что он этого хочет?
– Я с ним говорил. Преданный настроен очень решительно.
– Лаксман, ты заговариваешься. Ты забываешь, что мы не в Индии и не на Суматре, а в цивилизованной стране, под охраной полиции. Довольно глупо в центре Парижа бояться, что тебе отрежут голову и возложат на алтарь Шивы. Тебе нечем заняться? Ты уже разобрал японские монеты?
– Вы не знаете, с кем связались, – сокрушенно покачал головой старик, почтительно пятясь назад и прикрывая за собой дверь.
Всю ночь старый индус слышал, как за стеной беспокойно ворочался сахиб, напуганный словами слуги. А с первыми лучами солнца Эмиль Гиме подошел к окну кабинета, откинул занавеску и всмотрелся в туманную улицу. И увидел того, о ком говорил Лаксман. Высушенный, как чернослив, индус сидел на ступенях музея в рваном дхоти, скрестив тонкие ноги и глядя перед собой невидящими глазами. Коллекционер раздраженно опустил занавеску и отправился завтракать. Вернувшись, он снова приник к оконному стеклу и снова убедился, что индус по-прежнему продолжает нести вахту у музейных дверей.
И вот тогда рука его потянулась к телефонной трубке, чтобы вызвать полицейских и очистить улицу от докучливого оборванца. Упираясь ладонями в подоконник, Гиме с интересом разглядывал сквозь стекло изможденного многими годами пути странника и терпеливо ждал, когда к музею подойдут бравые стражи порядка. За спиной его стоял верный слуга, готовый исполнить любое приказание. Лишь на секунду коллекционер отвел глаза от оборванца, заметив со стороны перекрестка мундиры полицейских, а когда вновь взглянул на ступени музея, там никого не было. Эмиль Гиме в панике обернулся к слуге, но тот лишь развел руками.
– Где он? – испуганно выдохнул коллекционер.
– Я не знаю, сахиб. Исчез.
– Этого не может быть! Я только что видел его сидящим у дверей музея!
