— Чего ты орешь, как осел? Скажи нормально, что снова выкинул твой брат?
— Папа… — срываясь на рыдания, стонет Левент. — Парс мертв!
— Что ты говоришь?
Что происходило дальше, Божкурт помнил смутно. В памяти осталось, как он не разбирая дороги бежал на фабрику, как, стоя на коленях в луже крови, обнимал безвольное тело сына, как мчался в машине в больницу, нарушая все правила движения…
А потом вышел этот доктор в маске. И не взял денег. И Аллах тоже не возьмет денег. Смерть — это нечто необратимое и непоправимое.
Божкурт взялся руками за волосы и подергал их, словно проверяя на прочность. Лишь теперь, скрючившись на полу, где вчера лежал Парс, он начинал понемногу принимать произошедшее. Только это не смягчало горе, а лишь ожесточало сердце. Единственное, что теперь давало старику силы жить, — это жажда мести. Животная и неумолимая. Та, что заставляет подниматься на самые высокие вершины и опускаться в самые глубокие пропасти.
Как ни странно, но страсть к жизни зачастую оказывается намного слабее желания отомстить. Да и что значит собственная жизнь для человека, одержимого ненавистью? Ничего. Именно это сейчас чувствовал Божкурт. Он жаждал мести, пусть и ценой собственной жизни. А точнее — он стремился потерять жизнь, ответив на смерть сына. И по-другому он не хотел.
* * *
Божкурт и Левент сидели в просторном кабинете полицейского участка. Тихонько гудел монитор компьютера, пахло кофе и копченой колбасой. На столе виднелись крошки хлеба. Недавно закончился обед. Почесывая подбородок с ямочкой, полицейский просматривал поданное ими заявление и периодически отпивал из кружки дымящийся кофе, заставляя Божкурта морщиться, как от приступа зубной боли. На фоне загорелого лица полицейского особенно ярко и неожиданно смотрелись зеленые глаза, ясные и проницательные.
— Та-а-а-ак, что же, хорошо… — Оторвавшись от чтения, он посмотрел на мужчин. — Получается, вы приютили в своем доме эмигрантку?
— Да, — кивнул Левент. — И работу дали. Платили столько, что она могла только мечтать о такой жизни!
— Сколько она жила у вас?
Левент пожал плечами:
— Месяца полтора.
— Значит, нелегальное трудоустройство. — Цокнув языком, полицейский покачал головой и задумчиво посмотрел сначала на притихшего Левента, а затем на Божкурта. — Ай-ай… Что же мне с вами делать?
— Что с нами делать? Ах ты подлец! — Божкурт так резко вскочил со стула, что тот с грохотом упал. — У меня вчера сына… — Его голос сорвался. — Вчера моего сына убила какая-то дрянь, а ты мне про нелегальное трудоустройство говоришь! У тебя сердце есть, скотина? Да покарает тебя Аллах!
— Папа! — Левент поднял упавший стул и взял отца за плечи. — Садись, не будем устраивать сцен, ты только хуже сделаешь. — Он обратился к полицейскому: — Комиссар, простите его. Он не в себе.
Полицейский молча наблюдал за ними, а когда Божкурт вернулся на место, спокойно сказал:
— Ведите себя прилично, или придется наложить на вас арест. Я закрою глаза на то, что произошло в этом кабинете, только потому, что уважаю ваше горе.
Божкурт сидел, опустив голову. Он не слушал, о чем говорит Левент с полицейским. Он был оглушен и раздавлен, как будто наступивший день придал новых сил горю, теперь полностью завладевшему им.
— Папа! — Левент потормошил отца. — Папа, мы можем идти.
И открыл дверь. Божкурт поплелся к выходу, но у двери задержался, размышляя о чем-то, затем вернулся к столу. Левент пошел за ним. Вытащив из кармана пачку денег, Божкурт протянул ее комиссару:
— Вот, возьмите. Это вам.
— Что это? Зачем?
Комиссар встал из-за стола, недоверчиво глядя на него.
— Найдите эту мразь. Найдите и отдайте мне! Берите.
Божкурт положил деньги на стол и, не позволив комиссару даже рта открыть, поспешно вышел из кабинета.
Левент растерянно смотрел вслед отцу, а когда дверь за ним закрылась, покачав головой, взял деньги со стола комиссара.
— Совсем от горя старик свихнулся, — сказал он, пряча их в карман. — Еще раз простите, комиссар. Будем ждать от вас известий.
Полицейский кивнул:
— С вами свяжутся.
— Надеюсь, это скоро произойдет. — Левент подошел к двери. — До свидания.
Полицейский кивнул.
Когда дверь за посетителями закрылась, он выдвинул ящик стола и достал тонкую длинную плитку шоколада. Аккуратно освободив ее от обертки, полицейский откусил маленький кусочек и, закрыв глаза, сделал глоток еще дымящегося кофе.
Для кого-то это был обычный рабочий день, а у кого-то решалась судьба. Кто-то потерял все, а кто-то видел за трагедией лишь строки заявления, каких за день бывают десятки.
Невозможно заставить другого чувствовать так, как чувствуешь ты. Чрезвычайно сложно, почти невозможно понять, какую боль мы сами причиняем другим. Так уж устроен человек, хвала Аллаху. В полной мере он понимает лишь свое несчастье, лишь свою утрату.
Иначе на сколько бы нас хватило?
Глава 7
Когда мы, хорошо одетые и сытые, проходим мимо бродяг или нищих, то невольно стараемся не смотреть на них — грязных, больных, убогих. Некоторых нам жаль, другие неприятны или даже пугающе отвратительны. Как бы там ни было, но мы стараемся не сталкиваться с ними лишний раз. Но кто знает, сколько нужно времени, чтобы человек опустился на самое дно, превратившись в так называемые отбросы общества? Возможно, очень и очень мало. Ведь, как известно, дорога вниз коротка. Когда мы спускаемся, у нас нет времени думать о своем стремительном падении, мы просто продолжаем жить. И, как нам кажется, сохранять себя. Только потом, на самом дне, когда спешить больше некуда, мы можем вспомнить себя прежних и тихонько заплакать от осознания необратимости происшедшего.
Рита, жившая в достатке, привыкшая к лучшим ресторанам, курортам и дорогим брендам, спала на пляже, среди пластиковых бутылок и старых разбитых лодок. Еще несколько месяцев назад ее было сложно убедить поселиться в отеле ниже уровня пяти звезд. Но жизнь скоротечна и переменчива. Оказалось, что очутиться после всех испытаний на грязном пляже — большое счастье. По крайней мере, эта серая полоска замусоренного песка какое-то время принадлежала только ей одной.
К счастью, стояло лето, так что спать на голом песке было не слишком холодно. Хотя вряд ли это можно было назвать сном. Каждые полчаса Рита просыпалась, вздрагивала от любого шороха и безуспешно пыталась забыть о мучавшем ее голоде. Сны ей снились такие же беспокойные, полные тревог и страхов, как последние месяцы жизни. Погони, схватки, лишения… Жуткие кривые морды, норовящие ее укусить… Грубые грязные лапы, бесцеремонно щупающие ее тело…
Рите удалось крепко заснуть лишь под утро. Но и этому покою не суждено было длиться долго. Прохладный влажный нос коснулся Ритиной руки, и от неожиданности она подскочила. Остатки сна как рукой сняло. Перед ней, склонив голову набок, стояла крупная дворняга с медно-рыжей всклокоченной шерстью. В ее правом ухе желтела клипса, которая указывала на то, что животное получило необходимые ветеринарные прививки. Это немного успокоило Риту. Тем не менее она решила не подниматься, пока не определит настроение дворняги. Неожиданно собака пронзительно залаяла, злобно сверкая глазами. От испуга у Риты кровь застыла в жилах. Только этого ей не хватало — быть покусанной пусть и привитой, но крупной собакой!
