— Превосходно.
В воскресенье, около половины десятого, раздался звонок в дверь. Удивляясь, кто мог приехать настолько раньше времени, Хани открыла дверь и, к своему изумлению, обнаружила на пороге Джерри. Неужели он тоже член комитета? Впрочем, ничего удивительного, ведь его сын тоже учится в этой школе. Сердце ее упало, потом подскочило к горлу и заколотилось там.
Облокотившись о косяк, он стоял, своими широкими плечами заслоняя все пространство, держа в руке костыль и широко улыбаясь. Куртка была расстегнута, и Хани разглядела джинсовую рубашку, обтягивавшую его мощную грудь. Джинсы, ковбойские сапоги и серый стетсон завершали его наряд. Он выглядел настоящим ковбоем из какого-нибудь вестерна.
— Привет, — сказал он. — Я боялся что-нибудь пропустить, поэтому приехал пораньше.
— Ты хочешь сказать, что тоже являешься членом комитета по подготовке ежегодного аукциона?
— Почему тебя это удивляет, Медок? Я ведь такой же родитель, как и ты.
— Ну да, конечно. Извини. Проходи, пожалуйста. — Она посторонилась, давая ему возможность войти, и закрыла дверь. — Раздевайся, я повешу твою куртку и шляпу.
Сняв куртку и положив на нее шляпу, Джерри протянул все хозяйке. На мгновение их руки соприкоснулись, и у Хани пересохло во рту. С чего это она так разволновалась? Джерри ведь пришел не лично к ней, а на заседание комитета.
Он последовал за ней по широкому коридору в гостиную, с явным любопытством осматриваясь вокруг. Хани свежим взглядом оглядела знакомую обстановку, на которую уже давно не обращала внимания. Впервые ей пришло в голову, насколько женской выглядит ее гостиная: гипюровые шторы, бежевый ковер на полу, розовато-бежевая обивка дивана и кресел, фортепиано у стены и повсюду салфетки, вазочки, статуэтки, а на диване вышитые подушки-думки. Джерри подошел к камину и стал рассматривать статуэтку мейсенского фарфора на каминной полке и хрустальную вазочку с искусственными цветами. Все сияло безукоризненной чистотой.
— А твоя спальня какого цвета, Медок?
— Прости? — переспросила она, вздернув подбородок.
Он закатил глаза.
— О небо! Давай обойдемся без этой старомодной чопорности, а, Медок? — Он вздохнул. — Ну ладно, если не желаешь говорить о своей спальне, покажи хоть комнату Люка. Она тоже в розовых тонах? — В его словах сквозила явная насмешка.
Это начинало выводить Хани из себя.
— Нет, — процедила она сквозь зубы.
— Значит, я могу на нее посмотреть, верно?
— Идем, если тебе так уж любопытно. — Взяв себя в руки, Хани одернула свою желтую кофту из ангорки и, подстраиваясь под медленные шаги Джерри, повела его по коридору.
— Хороший дом. Добротный, — похвалил Джерри. — Здесь ты и выросла?
— Да. Мой отец преподавал естественные науки в университете в Канзас-Сити, но вскоре после моего рождения здоровье бабушки ухудшилось. Врачи прописали ей свежий воздух, и мы переехали сюда. Вначале мама ухаживала за бабушкой, потом приехала овдовевшая бабушкина сестра и осталась жить с нами. Когда мне было одиннадцать лет, а моей сестре тринадцать, папа умер. Ты вырос в доме, где были одни мужчины, а мы с сестрой — среди женщин. Моя встреча с реальным внешним миром произошла только в колледже.
— Какую специальность ты изучала?
— Библиотечное дело. Правда, я не закончила, вышла замуж. А ты?
— У меня имеется степень по топливной энергетике, — небрежно бросил Джерри.
Хани очень удивилась.
А ты работал инженером?
— Да, некоторое время. А потом женился на Делле. У нее был семейный бизнес — антикварный магазин, и я с головой окунулся в него.
— Не могу представить тебя торговцем антиквариатом.
— Да, коммерция — это особый вид деятельности. Вначале мне нравилось, но вскоре я понял, что этот бизнес не по мне. Но Делла души не чаяла в этом деле, и я старался помогать ей, как только мог.
В этот момент они как раз проходили мимо ее спальни. Чтобы отвлечь его, Хани сказала первое, что пришло в голову:
— Мы заперли Сократа.
Не обратив ни малейшего внимания на ее слова, Джерри остановился перед дверью и с невинным видом поинтересовался:
— Это комната Люка?
— Нет.
Нимало не смущаясь, он вошел в спальню и начал осматриваться.
— Значит, это твоя спальня. Что ж, она похожа на тебя.
Хани не хотела даже спрашивать почему.
— Боишься войти сюда вместе со мной, Медок? Боишься, что искушение будет слишком велико?
Хани фыркнула.
— Вообще-то я думала, что ты хочешь посмотреть комнату Люка.
— И твою тоже.
— Ну посмотрел? Может, пойдем дальше? — Хани лихорадочно пыталась придумать, как же выставить его из спальни.
Джерри рассмеялся.
— Бьюсь об заклад, Медок, что на ночь ты надеваешь бабушкины ночные рубашки.
— Это определенно не твое дело! — Ах как в эту минуту Хани ненавидела густой румянец, заливший ей шею и лицо!
— Кажется, я попал в точку, а? Твои заалевшие щечки, Хани Бартон, подтверждают это. А хочешь знать, в чем сплю я?
— Нет!
Джерри рассмеялся, подошел к кровати и сел на нее. Чтобы не потерять его из виду, Хани пришлось подойти к двери. Картина сидящего на ее кровати мужчины показалась ей невозможно интимной. Глаза ее расширились, сердце учащенно забилось. Испугавшись, что он заметит ее реакцию, Хани наигранно бодрым тоном возвестила:
— Ну, ты тут осматривайся, а я пойду в гостиную. Вот-вот должны подъехать остальные члены комитета.
— Задержись на минутку, Медок, — попросил Джерри, явно забавляясь сложившейся ситуацией. — Я вовсе не собирался тебя смущать, просто мне было любопытно.
— Я и не думала смущаться. — В доказательство своих слов Хани пересекла комнату и встала перед ним. — Ну, удовлетворил свое любопытство? Мы можем идти?
— Что ты сегодня такая колючая, Медок? Признайся, мы ведь отлично подходим друг другу.
Она вскинула бровь.
— Я так не думаю. Очевидно, что тебе не нравится мой образ жизни, а я, поверь, отнюдь не в восторге от твоего. Мы совершенно разные.
— Но у нас много общего, согласись. И вспомни, как нам было хорошо рядом с нашими детьми.
С этим Хани не могла спорить.
— Да, пожалуй.
В глазах его заплясали смешинки.
— Знаю, что мои шуточки и подначки выводят тебя из себя, но удержаться не могу. Ну такой уж я, что тут поделаешь? — Джерри протянул руку и ласково коснулся ладонью ее руки. Сердце Хани билось так гулко, что ей казалось, будто он слышит этот стук. — Между нами, Медок, существует неодолимое притяжение, и тебе это известно не хуже, чем мне. Я чувствую, что под этой холодной, сдержанной оболочкой скрывается пылкая женщина, и не хочу, чтобы она пропадала зря.
