Спеша через Эрбану, мы насмотрелись и на людские останки. От груд из почерневших костей до завернутых с ног до головы в драные простыни и старые одеяла трупов. Они просто лежали где попало, как будто с неба попадали. В одиночку и группами по десять штук, иногда и больше. Их было так много, что постепенно я начал воспринимать их как фон. Просто часть бардака, составная городской блевотины.
Дамбо постоянно вертит головой – выискивает светящиеся зеленые точки.
– Какая грязища, – выдыхает он.
Холодно, а у него лоб блестит от пота. Он трясется, как будто его лихорадит. Мы перебираемся через баррикаду, и я объявляю привал.
Вода. Протеиновый батончик. Я давно запал на эти батончики и, когда нашел целую коробку в конспиративном доме, очень обрадовался. Мы устраиваемся в небольшом углублении в баррикаде с видом на северную часть Главной улицы. Ни ветерка. Чистое небо усеяно звездами. Конец зимы, Земля катится к весне – такие перемены чувствуешь хребтом, потому что они старше осознанных ощущений. До того как я стал Зомби, это означало студенческий бал и зубрежку перед экзаменами, нервный треп в коридорах между занятиями о скором вручении дипломов – другой разновидностью апокалипсиса, после которого жизнь уже не будет такой, как раньше.
– Дамбо, ты когда-нибудь бывал в Эрбане?
Он качает головой:
– Я из Питтсбурга.
– Правда?
Я никогда не спрашивал. Неписаное правило в лагере. Разговоры о прошлом – жонглирование раскаленными углями.
– Значит, «Стилерз, вперед».
– Не-а. – Дамбо откусывает здоровый кусок шоколадки и медленно жует. – Я был фанатом «Пэкерс».
– А я ведь немного играл.
– Квортербек?
– Ресивер.
– У меня брат играл в бейсбол. Шорт-стоп.
– А ты?
– Ушел из малой лиги, когда мне было десять.
– Почему?
– Играл хреново. Но я крут в киберспорте.
– Киберспорт?
– Ну, знаешь, типа КОД.
– Спортивная рыбалка?
Дамбо улыбается.
– Нет, «Call of Duty»
[5], Зомби.
– А, так ты геймер.
– Я был бодерлайнером Эм-эл-джи
[6].
– Эм-эл-джи. Ясно.
Понятия не имею, о чем он.
– Максимальный уровень, престиж двенадцать.
– Правда? Ничего себе.
– Ты ведь ни сном ни духом, о чем я говорю. – Дамбо комкает обертку, осматривает замусоренную до последнего квадратного дюйма Эрбану и убирает обертку в карман. – Кое-что не дает мне покоя, сержант. – Он поворачивается ко мне, глаза у него тревожно расширены. – Значит, до того, как появился их корабль-носитель, они загрузились в детей и не «будили» их до подросткового возраста.
– По словам Уокера, все именно так, – киваю я.
– У меня на прошлой неделе был день рождения. Мне тринадцать.
– Правда? Черт, Дамбо, что же ты мне раньше не сказал? Я бы тебе пирог испек.
Дамбо не смешно.
– А вдруг и во мне засел такой, сержант? Вдруг он вот-вот проснется в мозгу и начнет действовать?
– Ты ведь не серьезно? Брось, рядовой. Бред какой-то.
– А ты откуда знаешь? Вот откуда, скажи, Зомби? А когда это случится, я убью тебя, потом вернусь и поубиваю всех остальных…
Дамбо точно на грани. Я хватаю его за руку и заставляю посмотреть мне в глаза.
– Послушай меня, ты, лопоухий сукин сын. Ты становишься Дороти, и я отправляю тебя, засранца, прямиком в Дубук.
– Пожалуйста, не надо, – скулит Дамбо. – Хватит уже про Дубук!
– Не спит в тебе никакой пришелец, Дамбо.
– Хорошо. Но если ты ошибаешься, ты ведь об этом позаботишься?
Я понимаю, о чем он, но прикидываюсь, что нет.
– Чего?
– Позаботься об этом, Зомби, – умоляет Дамбо. – Убей гада.
Что ж, с долбаным днем рождения, Дамбо. От этого разговора у меня аж мурашки по коже.
– По рукам, – говорю. – В тебе просыпается инопланетянин – и я вышибаю тебе мозги.
Дамбо облегченно вздыхает:
– Спасибо, сержант.
Я встаю и протягиваю ему руку. Дамбо хватает меня за локоть и рывком отталкивает в сторону. Одновременно поднимает винтовку и направляет на автомагазин в полуквартале от баррикады. Я вскидываю свою и смотрю в оптический прицел.
Ничего.
Дамбо трясет головой.
– Что-то там мелькнуло, – шепчет он. – Показалось, наверно.
Выжидаем с минуту. Тихо, как в гробу. Казалось бы, по городу должны бродить стаи диких собак и кошек, отовсюду должны нестись вой, лай и скулеж. Но ничего подобного. Даже долбаные совы не ухают.
Значит, мне только мерещится, что за мной наблюдают? Что здесь есть кто-то, кого я не вижу, но кто совершенно точно видит меня? Мельком смотрю на Дамбо. Он явно напуган не меньше моего.
Двигаемся дальше. Только теперь не быстро. Перебегаем на другую сторону улицы, а там стелемся вдоль стены комиссионного магазина, который расположен как раз напротив дилерского центра. («Начинай экономить в День поминовения!») Не останавливаемся до следующего перекрестка. Смотрим вправо-влево и вперед, где городской центр и всего через три квартала на фоне звездного неба вырисовываются черные прямоугольники домов.
Перебегаем через перекресток, снова останавливаемся и прижимаемся спинами к стене. Ждем. Чего ждем, сам не знаю. Мчимся мимо выставленных дверей и разбитых окон. Хруст стекла под ногами громче шумовых гранат. Еще один квартал. Повторяем маневр. За угол налево, прямо через Бродвей, потом пулей по диагонали к сравнительно безопасному дому на противоположном углу.
Преодолеваем очередные пятьдесят ярдов, и тут Дамбо тянет меня за рукав, ведет через разбитую стеклянную дверь в темноту ближайшего магазина. Под ногами хрустит коричневый гравий. Хотя нет, это не гравий. Мы притерпелись к вони нечистот и кислым «ароматам» чумы, но оба улавливаем этот слабый, вызывающий болезненную ностальгию запах. Кофе.
Дамбо опускается на пол у стойки, смотрит на вход. Я гляжу на него: в чем дело?
– Я любил ходить в «Старбакс», – вздыхает он, как будто это все объясняет.
Сажусь рядом. Не знаю, – может быть, Дамбо надо передохнуть. Молчим. Минуту, другую, третью.
Наконец я подаю голос:
