Вот все это ему в ней сразу и не понравилось. Именно такие женщины превращают мужчин в жалких существ, готовых на все ради их благосклонности. А он никогда ничьей благосклонности не добивался, и не собирается.
И все же… Когда она, запрокинув голову, приняла черные ели, сосны и пихты за рождественские елки, из стены выпал первый кирпич. А когда наклонилась и подняла горсть снега, стена треснула. И совсем не потому, что короткая юбка высоко задралась и обнажила безупречные бедра. Вовсе нет. Просто в этот миг под броской внешностью прекрасной женщины открылась по-детски чистая душа.
Она оглянулась — вокруг губ у нее налип снег — и стыдливо вспыхнула.
И стена рухнула.
Ему оставался единственный способ обороны — ледяное безразличие. В результате она решила, что он принимает ее за воровку.
В принципе, чувство уязвимости ему было несвойственно, как, возможно, и чувства вообще. Но после гибели брата Мэтью и его жены Сары и особенно с приходом в его жизнь Анжелики короста спала, и его сердце осталось беззащитным.
Теперь ей надо только захотеть — и он не устоит. Очень ей это нужно, мысленно усмехнулся Гаррет.
А какое доброе было у нее лицо, когда она увидела в дверях Анжелику на плечах у Фрея, как ласково сияли ее глаза! Нет, лучше было бы на нее совсем не смотреть — она может разбить вдребезги его и так уже раненое сердце, сама того не осознавая.
А если она и в самом деле такая, какой кажется? Прекрасная и телом и душой? И впереди четыре дня?
— Что ты сказал, дядя?
— Что? Ничего!
Фрей посмотрел на Гаррета с ухмылкой, довольный, словно кот, только что съевший канарейку.
Анжелика, удостоверившись, что окончательно очаровала Тони, подбежала к Гаррету и уселась к нему на колени.
— Ты привез мое печенье?
Гаррет вскинул брови, делая вид, что не понимает.
— Какое печенье?
Но она ему не поверила.
— Ну мое, с бумажками. Где оно?
Он засмеялся — это была их традиционная игра.
— Печенье с предсказаниями, — поправил Гаррет. — Оно там, у входной двери.
Через минуту она вернулась с большим пакетом. Вежливо обойдя всех по очереди, она взобралась коленками на свой стульчик и, разломив одно печенье, стала водить глазами по бумажке, словно читая.
— Ты первый, — обратилась девочка к Гаррету.
— Ваши старания будут вознаграждены сторицей, — прочитал он.
В своей спасательной команде они неизменно к каждому предсказанию добавляли: «в постели». Гаррет скосил глаза на сидевшую неподалеку мисс и мысленно подставил-таки желанное словечко в конце фразы. Было бы неплохо.
Он одернул себя — посолиднее, глава семейства!
— Теперь ты. — Анжелика повернулась к своему обожателю Фрею.
— Ты поймаешь много преступников и прославишься, — с непроницаемой миной прочел тот.
Анжелика недоверчиво сощурилась.
— Обманщик, — крикнула она.
Фрей со смехом прочитал:
— Забудь о прошлых тревогах. Будущее прекрасно.
— А теперь ты. — Анжелика посмотрела на Тони.
— Ты узнаешь много счастья. — Лицо Тони не выразило ни малейшей радости. Наоборот, уголки губ у нее опустились, брови чуть сошлись на переносице.
Гаррет мысленно добавил «в постели» и почувствовал такое невыносимое возбуждение, что быстро подошел к раковине и сунул чайник под кран — налить воды для какао.
— То же самое сказал мне тот человек в китайском квартале, который дал мне кольцо, — произнесла Тони задумчиво.
Какой густой, мягкий голос, прямо сбитые сливки. Хотя что это за сравнение? Оно ей совершенно не подходит.
— Прочти мое. — Анжелика сунула бумажку в руку Тони.
Гаррет почувствовал себя задетым. Уже сместили? Да нет, просто Тони ближе, а он все еще возится с шоколадом. Это старушки возятся. А мужчины что? Обеспечивают?
Смешно, еще час назад ни о чем подобном он и подумать не мог. Чувствуешь? Она из тех женщин, которые могут заставить тебя даже думать по-другому.
— Люди видят в тебе лидера, — прочла Тони.
Как раз в этот момент Гаррет с подносом в руках направился к столу. Он посмотрел на сияющую племянницу, потом на Тони, на лице у которой расцвела широкая улыбка. На щеках появились ямочки.
Что-то она очень часто улыбается. Кое-кто наверняка многое бы отдал, чтобы заставить ее вот так улыбаться.
Гаррет с грохотом поставил поднос обратно на стойку. Хватит с него.
— Это что? — спросила Анжелика.
— Это то, что доедай свое печенье — и спать. И мы все тоже пойдем. Уже поздно.
Анжелика принялась по крошечке откусывать печенье, умудряясь одновременно допрашивать Тони:
— А в Калифорнии все время жарко? Ты каждый день ходишь на пляж? А бикини надеваешь?
Гаррет представил Тони в купальнике, и у него стало сухо во рту. Слишком долго он жил отшельником.
Говорит, что не надевает. Интересно почему? Уж кому его и надевать, как не ей?
— А ты видела китов? А дельфинов? А кенгуру? А сусликов?
Гаррет понял, что его дорогая племянница прибегла к испытанной тактике — тянуть время, чтобы не ложиться спать, хотя глаза уже сами закрываются. Не пройдет и минуты, как ее головка упадет на стол, и все — она спит. Однажды она так неожиданно сползла со стула на пол, что он даже не успел сообразить, что к чему.
— Анджи, пора спать, — строго сказал Гаррет, поднял девочку со стула и понес в прихожую.
Через несколько минут она уже была в красной фланелевой ночной рубашке, которую Гаррет ей сегодня купил, и с кое-как завязанными лентой волосами.
— Покойной ночи, дядя, — пробормотала она, высовываясь из-под толстого ватного одеяла. — Пусть тетя пожелает мне покойной ночи.
— Она тебе никакая не тетя, — возразил Гаррет с совершенно неуместной горячностью.
— А, — сонно отмахнулась Анжелика. — Пусть она придет и поцелует меня на ночь.
— Анджи, ты ведь ее почти не знаешь.
— Знаю! — В голосе девочки проскользнула гневная нотка.
Гаррет даже вздрогнул.
— Но откуда?
Она с серьезным видом ткнула себя пальчиком в грудь.
— Отсюда.
— Ах ты, маленькая озорница, — проговорил он облегченно.
— Я тебя люблю.
Она говорила ему это каждый вечер, и всякий раз Гаррет чувствовал, как к горлу подкатывает комок.
Она так легко отдала ему свою любовь, так безоглядно доверилась человеку, который будет теперь ее папой. То, как она смеется, с какой доверчивостью вкладывает свою пухлую ручку ему в ладонь, ее бесконечные вопросы и как она вдруг бросается ему на шею с поцелуями — разве все эти ее маленькие дары не расцветили ему жизнь новыми красками?
