Эрика помолчала и добавила:
– Как было бы прекрасно, плыви мы с Аки и дальше на этом теплоходе. Мы бы прижимались друг к дружке по вечерам и любовались той луной через круглый иллюминатор. Луна бы по утрам таяла, а к вечеру опять бы появлялась. А может, и нет. Однажды вечером луна больше не появится. Представишь такое – и становится страшно до жути. Только подумаешь, какой тогда сон я увижу назавтра, и боязно так, что прямо слышно, как собственное тело съеживается.
На следующий день, когда мы увиделись с Китару на работе, он начал расспрашивать меня о свидании:
– Ну, што, цалавалися?
– С чего бы? – ответил я.
– Ды я б не рассярдзиуся.
– Во всяком случае, ничего подобного не было.
– Што, и за руку не трымау?
– И за руку не держал.
– Чым жа вы тады занималися?
– Смотрели кино, гуляли, ужинали и разговаривали, – пояснил я.
– Только и всего?
– Обычно при первом свидании активных действий себе не позволяют.
– Вось як? – воскликнул Китару. – У мяне абычных сустрэч-та не было. Вось и не ведаю, як яно бывае абычна.
– Но с ней было приятно провести время. Будь она моей возлюбленной – не отпускал бы от себя ни при каких обстоятельствах.
Китару немного задумался. Собирался что-то сказать, но промолчал. Затем спросил:
– И што ж вы ели?
Я рассказал ему про пиццу и карамельное вино.
– Пица и карамельнае вино? – удивленно переспросил Китару. – Я и не думау, што ёй нравицца пица. Мы заусёды хадзили ёсци собу або што-небудзь у гэтым жа родзе. Гаварышь, пили вино? Даже не ведау, што яна пьець вино.
Сам Китару алкоголь на дух не переносил.
– Пожалуй, есть немало того, чего ты о ней не знаешь, – заметил я вскользь.
Уступив его расспросам, я поведал ему о свидании во всех подробностях. О фильме Вуди Аллена (вплоть до особенностей сюжета), об ужине (сколько заплатили, разделили счет пополам или нет), об ее внешнем виде (белое платье из хлопка, волосы уложены наверх), какое было на ней белье (откуда мне знать), о чем говорили. О ее «пробных» свиданиях со старшекурсником я, разумеется, умолчал. Про сон о ледяной луне тоже говорить не стал.
– Дагаварылися на следуюшчы раз?
– Нет, просто расстались.
– Чаго? Яна ж табе понравилася?
– Да, она очень красивая. Но это не может длиться бесконечно. Она ведь твоя подруга, нет? Ну как я могу с ней целоваться, хоть ты и говоришь, что можно?
Китару какое-то время размышлял над моими словами. Затем сказал:
– Ведаешь, кали мне было гадоу пятнаццаць, я рэгулярна наведвау психатэрапеута: настайвали и прэдки и прэпады. У школе я нярэдка устраивау выхадки у таким плане. У тым смысле, што счытауся з адкланеннями. Хадзиць я хадзиу, тольки проку не ашчуциу. Психатэрапеут – звучыць крута, але па суци – яны усе прайдохи. Зделаюць рожу, бы цябе панимаюць, и сядзяць, паддакиваюць, навродзе таго, што слухаюць. Так и я магу!
– Ты и теперь ходишь?
– Так, але цяпер два раза у месяц. Тольки грошы на вецер выкидаць. Эрыка табе пра гэта гаварыла?
Я покачал головой.
– Вось скажы, што у маих думках неабычайнага? Тольки чэсна, а то я не разумею. Па мне, я усяго тольки раблю абсалютна абычныя вешчы абычными спосабами. Але пры гэтым чаму-та усе шчытаюць мяне чудаком.
– В общем-то, есть в тебе стороны, которые обычными не назовешь, – сказал я.
– Например, какие?
– Например, твой кансайский диалект – чересчур идеальный, что странно для токийца, овладевшего им самостоятельно.
Китару согласился:
– Так, у гэтым ты, пажалуй, прау.
– Это может нервировать обычных людей.
– Возможно.
– Люди с обычной нервной системой такого не терпят.
– Да, это уж точно.
– Но на мой взгляд, насколько я понимаю, пусть ты не совсем такой, как все, но при этом никому особо хлопот не доставляешь.
– Это сейчас.
– Ну и нормально, – сказал я. Возможно, тогда я немного злился (сам не знаю, на кого). И сам понимал, что говорю вызывающе. – И что в этом непозволительного? Если ты сейчас никому не доставляешь хлопот, так и нормально! И вообще, что мы можем знать сверх того, что происходит сейчас? Хочешь говорить на кансайском диалекте – говори сколько влезет! Не хочешь готовиться к поступлению – не готовься! Не хочешь запускать руку в трусы Эрике – не запускай! Это твоя жизнь! И ты можешь делать все, что хочется. И не нужно никого стесняться.
Китару в восхищении приоткрыл рот и пристально посмотрел на меня.
– Слухай, Танимура, а ты и напрауду класны чувак! Парой дажа круча абычнага.
– Что поделаешь, – сказал я, – характер такой.
– Именна! Змяниць характар невазможна. Именна гэта я и хачу им сказаць.
– Однако Эрика – хорошая девчонка, – сказал я. – Она всерьез беспокоится о тебе. Что бы ни случилось, лучше тебе ее не терять. Вторую такую не найдешь.
– Ведаю. Гэта я добра панимаю, – сказал Китару. – Тольки што ведаю, а толку…
– Один совет – не напролом, – посоветовал я.
Недели через две Китару забросил работу в кафе. В том смысле, что просто взял и перестал там появляться. О том, что он не выйдет на работу, никому не сообщил. В кафе был напряженный сезон, и хозяин, узнав и очень рассердившись, бранил его на чем свет стоит. Не пришел Китару и за недельным жалованием, которое ему причиталось. Хозяин спросил, не знаю ли я, как с ним связаться. Но я не знал. Ни его адреса, ни номера телефона. Знал только место, где находится его дом в городе Дэнъэн-Тёфу и домашний номер Эрики.
Китару ни словом не обмолвился, что собирается уходить с работы, и с тех пор ни разу не позвонил. Просто тихо исчез из моей жизни. Это сильно задело меня, ведь я считал, что мы стали близкими друзьями. Но на поверку оказалось, что от меня можно очень просто отказаться. Восполнить утрату было очень непросто, и долгое время я так и жил в Токио без настоящих друзей.
Единственное, что я заметил: последние два дня он был очень молчалив – толком даже не отвечал на мои вопросы. А потом пропал. Я мог позвонить Эрике и спросить у нее, куда он делся, но так почему-то и не собрался: пусть разбираются между собой сами. Погружаться в их запутанные, деликатные отношения глубже прежнего вряд ли было разумно. Мне предстояло как-то выживать в том скромном мирке, к которому принадлежал я сам.
После тех событий я почему-то начал задумываться о подруге, с которой расстался. Возможно, что-то почувствовал, глядя на Китару и Эрику. Как-то раз даже написал ей длинное письмо и попросил прощения за свой поступок. Теперь я был готов окутать ее нежностью. Но так и не дождался ответа.
