– Думаю, да.
– Однако у еще одного меня, наоборот, на душе стало спокойно. В том смысле, продолжай мы без проблем и трудностей вольготно жить дальше неразлучной парой, что бы нас ожидало? Чем так, лучше, чтобы дорожки у нас ненадолго разошлись, и если мы поймем, что не можем друг без друга, тогда можно опять идти дальше вместе. Ведь есть и такой выбор, правда? Понимаешь, о чем я?
– Кажется, понимаю. А вместе с тем кажется, что не понимаю.
– Другими славами, скончыць универсицет, устроицца у якую-нибуць фирму, жаницца на Эрыке, палучыу паздравленни, стаць харошай супружаская парай, нарадзиць дваих дзяцей, адправиць их у радную начальную школу Дэнъэн-Цёфу, па выхадным хадзиць гуляць на бераг раки Тамагава, аблади-аблада… нихто не спорыць, упауне прыличная жызьнь. Ды мяне трывожыць, ничога, кали жыццё складываецца гладка, прывольна, без зацэпак?
– Сомнения насчет естественного, накатанного и уютного? Ты об этом?
– Ципа таго.
И я опять не сумел понять, что плохого в естественном, накатанном и уютном? Но разговор мог затянуться, и я решил эту тему не развивать. Только спросил:
– Ладно, но почему я должен встречаться с твоей подругой?
– Проста падумау, кали яна начне устрачацца з другими, пускай гэта будзиш ты. Цябе я зняю, к таму ж чэраз цябе я змагу узнаць пра яе кампанию.
Я нисколько не считал этот разговор серьезным, но при случае встретиться с подругой Китару мне было интересно. На фотографии она казалась писаной красавицей, и мне захотелось узнать, что влечет ее к такому странному парню, как Китару. Я с детства был застенчивым, но при этом очень любознательным ребенком.
– И докуда у вас доходило? – осторожно спросил я.
– Ты о сексе?
– Да. До самого конца?
Китару покачал головой:
– Гэта няма. Мы ведаем друг друга з дзецтва, таму апяць рабиць тожа самае: раздзяваць, ласкаць цела, прыкасацца як-та нялоука. Будзь хто другая, другое дзела. А так, мне кажацца, нядобра запускаць руку у трусы і прадстауляць, бы я з ёй. Разумееш, пра што я?
Я не понимал.
Китару продолжал:
– Вядома, мы цалуемся, бярэмся за руки. Бывае, чапаю грудзи па адзенни. Але гэта напалавину у шутку, а напалавину игра. Як бы мы ни разгарачылися, нияких прызнакау для падаужэння у тым жа духу няма.
– Признаки или что там еще, но разве не мы должны стараться создавать условия для продолжения рода? Люди называют это половым влечением.
– Так, гэта усё добра, але не для нас. Як бы гэта табе абъясниць, – сказал Китару. – Напрымер, кали мастурбуешь, прадстауляешь якую-нибудзь рэальную дзяучыну, так?
– Ну да, в общем-то.
– Але я никак не магу прадставиць Эрыку. Бо счытаю, што так паступаць няльзя. И у такия минуты прадстауляю якую-нибудзь другую. Хай яна мне асоба не нравицца. Як шчытаешь?
Я немного подумал, но никакого вывода так и не сделал. Откуда мне знать, как там онанируют другие. В себе разобраться бы.
– Как бы там ни было, один раз попробуем встретиться втроем, – подвел итог Китару. – А там посмотрим.
В воскресный день мы встретились после полудня в кафе рядом со станцией Дэнъэн-Тёфу: я, Китару и его подруга – Эрика Курия. Она была такого же роста, как Китару, загорелая, в белой, хорошо выглаженной блузке с коротким рукавом и темно-синей мини-юбке. Вылитая примерная и благовоспитанная студентка откуда-нибудь из Центра Токио. Такая же красивая, как на той фотографии, что я видел у Китару. Но вживую меня больше привлекло не ее лицо, а бившая из нее искренняя жизненная энергия. Она во всем казалась полной противоположностью Китару с его вроде бы точеной фигурой.
Китару представил нас.
– Хорошо, что у Аки появился друг, – сразу сказала Эрика Курия. Имя Китару было Акиёси. Но на всем свете его называла Аки только она.
– Таки у мяне характар. Сяброу – хоць адбауляй, – сказал Китару.
– Враки, – спокойно прервала его Эрика Курия и обратилась ко мне: – Ты сам видишь, что он за фрукт. Кто с таким будет дружить? Родом из Токио, а говорит лишь на кансайском диалекте. Как откроет рот – сразу цепляет разговорами о бейсболе и этюдах сёги. Такому отщепенцу с нормальными людьми не по пути.
– Знаишь, гэты малы тожа порядачна чудакаваты, – парировал Китару, показывая на меня. – Родам з Асии, а гаварыць, як закаранелы такиец.
– Ну, как раз это, в принципе, нормально, – ответила она. – По крайней мере, по сравнению с обратным.
– Эй, паастарожней! А то папахивае культурнай дыскрыминацыяй! Разве культура – ня раунапрауная? Или ты хочаш сказаць, што такийски дыялект круча кансайского?
– Возможно, она и равноправна, но со времен Реставрации Мэйдзи
[17], если ты помнишь, токийская речь легла в основу японского языка, – сказала Эрика Курия. – Как доказательство: перевода «Фрэнни и Зуи» Сэлинджера на кансайский ведь не существует?
– Кали перавядуць, я канешна куплю.
Я тоже подумал, что купил бы, но промолчал, посчитав, что лучше придержать язык.
– Во всяком случае, это общепризнанные факты, – сказала она. – Просто твои мозги переполнены странными идефиксами.
– Што ты гэтым хочашь сказаць? Якия такия странныя прыстрасция? Па мне, дык культурная дыскрыминацыя куды больш шкоднае прыстрасце, – сказал Китару.
Эрика благоразумно уклонилась от этого спорного вопроса и предпочла сменить тему.
– В моем теннисном клубе тоже есть девочка из Асии, – сказала она, повернувшись ко мне. – Эйко Сакураи. Знаешь ее?
– Знаю, – ответил я. Эйко Сакураи. Такая неуклюжая каланча с носом причудливой формы. Ее папаша заведует большим гольф-клубом. Воображала с неприятным характером. К тому же – плоская. А вот в теннис играет хорошо и часто выступала на соревнованиях. С кем-кем, а с ней я бы точно не хотел больше видеться.
– Танимура – прыкольны хлапец, вось тольки зараз без падрушки, – сказал Китару, обернувшись к Эрике. (Это при мне и про меня!) – Прыкид у яго неплахи, воспитаны, и думае, у атличыи ад мяне, адкрыта. Многа чаго знае. Чытае няпростыя книги. Па виду акуратны. Не заразны. Чым не перспектыуны малады чалавек?
– Хорошо, – сказала Эрика Курия. – К нам в клуб пришли симпатичные первокурсницы. Можно и познакомить.
– Не, я не у тым смысле, – сказал Китару. – Ты магла б сама устрачацца з им? Я – абитурыент-няудачник и табе не роуня. А ён, так казаць, зможа уместа мяне зрабиць табе харошую пару, и мне будзе тольки спакойна.
– Что значит – тебе будет только спокойно? – спросила у него Эрика.
