Крик продолжался минуту или две, Энен и Алиса испуганно смотрели на меня, Алиса шепотом сказала: «Там кого-то убивают», Энен шепотом сказала: «Сидим тихо, а то нас убьют, как свидетелей», Алиса сказала: «Нужно позвонить папе», Энен сказала: «Нужно вызвать милицию». Скотина сказал: «Я сбегаю посмотрю в глазок», Энен сказала: «Иди лучше ко мне», и он быстро шмыгнул к ней, взял ее за руку и зажмурился.
Мне и самому не меньше Скотины хотелось прижаться к Энен: там, на лестничной площадке, преступник, а она взрослая… Но она была не взрослая, а старая, так что пришлось мне идти в прихожую, по дороге вооружившись топором. Топор почему-то всегда стоял в коридоре, как будто хозяин дома каждый день выходит на Невский нарубить дров.
…Вернувшись, я сказал: «Там никого нет». Энен беспокойно спросила: «Точно никого нет?.. Но что это было?» и тут же по ассоциации пробормотала: «Я шел зимою вдоль болота в галошах, в шляпе и в очках. Вдруг по реке пронесся кто-то на металлических крючках. Я побежал скорее к речке, а он бегом пустился в лес. К ногам приделал две дощечки, присел, подпрыгнул и исчез. И долго я стоял у речки, и долго думал, сняв очки: “Какие странные дощечки и непонятные крючки!”» …Автор должен был бы удивиться целому, а он удивляется деталям. Здорово, супер!»
– Точно никого нет, ты уверен? – переспросила она. – Ну, тогда вернемся к музыке. …Алиса, запиши пока, на первое время: твои любимые композиторы – Шопен и Рахманинов, еще ты любишь «Неоконченную симфонию» Шуберта… Почему ты не любишь оконченную? Потому. …Так, дальше – ты любишь джаз двадцатых. Пиши: Луи Армстронг, Джимми Мак Партланд, Бенни Гудман, Арт Ходес… Как ты поймешь, что играют джаз? Возьми да послушай, а то спутаешь с «Ромашки спрятались» – это будет провал… Кстати, запиши – это важно! – в отличие от музыкантов, писателей нельзя называть по имени. Не вздумай сказать «“Обрыв” Ивана Гончарова» или «я читаю Оноре де Бальзака».
– Почему?
– Потому что это – Штирлиц никогда не был так близок к провалу. …Хотя некоторых писателей принято называть по имени: Майн Рид, Джек Лондон, но о них речь в обществе не зайдет… А вот еще – Генри Миллер, вот о нем речь в обществе зайдет…
– Почему все так сложно?.. – мрачно сказала Алиса.
– Да, непросто, – миролюбиво признала Энен. – Запиши: «Тропик Рака» – скандальный роман, написан после Первой мировой войны. Первая мировая – это не Великая Отечественная, это другая война… В романе эротизм – это не эротика, эротика в клубе… Еще запиши: Гертруда Стайн…
На Гертруде Стайн Алиса тихо ушла под плед. Из-под пледа вежливо сказала:
– Извините, но ничего не выйдет. Я больше не хочу. Я от оперы уже охренела, а тут еще Гертруда… Я не справлюсь. Нормальный человек не может все это знать.
– Но я ведь не имела ее в виду как писателя модернистской школы, – обиженно сказала Энен, – только как друга писателей потерянного поколения – Хемингуэя, Фицджеральда, Томаса Элиота, как друга Пикассо и Матисса… – Из-под пледа раздалось злобное шипение, и Энен пошла на компромисс: – Хорошо-хорошо, Гертруду Стайн не нужно, будем считать, что с Гертрудой Стайн я погорячилась.
Алиса молчала.
– Вылезай, вылезай скорей… Мы что, больше не играем? – беспокойно, с плохо скрытой обидой сказала Энен.
Это было так или приблизительно так. Возможно, я забыл какие-то детали, но ничего не сочинил, да и как бы я мог придумать урок оперы, для этого нужно неплохо разбираться в предмете, а я за всю жизнь был в опере два раза, по стечению обстоятельств оба раза на Вагнере, и оба раза Вагнер лишил меня дара речи, в том смысле, что я крепко спал.
Как это было
Неизвестно какой день 1994 года
Не на всех моих записках проставлены даты, поэтому, чтобы быть точным, дальше будет без дат.
Алиса кричала на Жанну с дивана.
– Не ори! Не ори! Не ори, тебе говорят! – кричала Алиса с дивана. – Еще раз заорешь, я тоже начну орать, посмотрим, кто громче, – а-а-а!
Алиса ничего не боится, никого не стесняется, хочет кричать и кричит – а-а-а! Может, она врет, что в обществе (в школе), наоборот, всех боится, всех стесняется?
– Ты… я к тебе обращаюсь, – сказала Алиса, – прекрати орать. …Что молчишь, как дура?! Я тебе говорю – прекрати орать!
Но ведь это Алиса орет, а Жанна молчит. Жанна похожа на бабочку в своем чем-то ярком шелковом, как будто прекрасная бабочка порхает по комнате. Жанна – прекрасная бабочка, а Алиса – толстая гусеница. Алиса толстая, орет, а у Жанны улыбка как туман, нежная и витает по лицу.
Жанна повернулась и улетела. То есть ушла в спальню. Если бы Алиса могла встать, она погналась бы за Жанной, но Алиса не могла, поэтому она в злобе била кулаком по дивану. Кричала:
– Не ори! Не ори, дура, не ори, дура, дура, дура!
Я сказал:
– Ты что, рехнулась? Это ты орешь, а она молчит.
– Она молчит?! Она орет, как помойная кошка! Вот так: «А-а-а!» И еще так: «О-о-о!.. Р-р-р!» …Кастрировать ее надо!
Ох, вот что Алиса имела в виду: Жанна ночует у них и каждую ночь кричит.
– …Зачем она орет? Не понимаешь, зачем она орет? Ха. …Чтобы показать папе, как ей с ним хорошо. Чтобы папа подумал, что она – ах, такая страстная. …Эй, ты чего покраснел? Ты что, не можешь говорить о сексе?.. Ну, ты как ребенок прямо…
Я не как ребенок! Никакой я не ребенок. Я могу говорить о сексе. Если надо. Но лучше не про Жанну.
– Ты что, думаешь, ей и правда так хорошо, чтобы так орать?.. Да врет она все! Притворяется. Я точно знаю.
Я хотел прекратить этот порочащий Жанну разговор. Но не смог.
Не захотел, если быть честным. Как будто во мне сидели два разных человека, одному было стыдно, а другому было наплевать, что стыдно: он хотел разговаривать про секс и про Жанну.
– Ты не можешь точно знать, что она притворяется.
– Почему не могу? Могу… Знаешь, сколько тут женщин было? Много. И никто не орал на весь дом. …А как люди занимаются сексом в маленьких квартирах, с детьми? Они же не орут на весь дом! Не бывает таких темпераментов, чтобы человек не мог сдерживаться. …Я тут совершенно одна, беспомощная, лежу без… без… безвылазно… Лежу, засуну голову под подушку и лежу, а там знаешь как душно. Я высунусь обратно, но она все еще орет. …Она хочет его к себе привязать… моего папу.
Алиса еще раз показала, как кричит Жанна, это был нечеловеческий крик тигра или льва. Такой же, как я однажды слышал в зоопарке. Такой же, как был на лестничной площадке, когда мы все испугались, что кого-то убивают. Я ведь тогда соврал, что там никого не было. Там было…
Я уже которую ночь не могу заснуть, перед глазами это. Ну, это.
То, что я видел на лестничной площадке. Роман и Жанна.
