– Ты лучшая, Нин, ты у меня самая лучшая…
Вчерашний снегопад превратился в грязное месиво. Слякоть, казалось Елене, хлюпает у нее душе.
В подходе к дому растаяла и разлилась огромная лужа с бугорком в центре. Прыгнув на него, Юрьев тихо спросил:
– Соседка, а не сочинила ли ты свою ночную историю?
– Сочинила, – Елена пренебрегла протянутой к ней рукой. – Апрель же! Весь апрель никому не верь, – и, перескочив на бугорок, едва не оступилась. Юрьев успел схватить жену за капюшон и удержал равновесие.
Они стояли посреди дворового моря на крохотном острове, обитаемом только ими.
– Ты за луну или за солнце? – шепнул Юрьев, щекоча бородкой ее ухо.
– Не знаю.
– Не помнишь, как надо отвечать?
– Нет, – завредничала она.
– Если за солнце, то за пузатого японца, а если за луну – то за советскую страну. Когда я задал тебе этот вопрос, ты заплакала, потому что сказала «За солнце». В первом классе, помнишь? Ты ходила в розовой шубке и шапке с помпоном. А я уже тогда был в тебя влюблен.
– Был?
Юрьев запрокинул голову и закричал:
– Был, есть, буду!
– Будешь есть? – засмеялась Елена. – Какой же ты глупый, Юрьев.
– От глупой Юрьевой слышу!
…Чей-то неисправный автомобиль испускал радужные бензиновые круги. Вокруг плескалась хлопотливая синева, полная крылатого трепета и прозрачного капельного звона. Шалый весенний ветер носился между небом и лужами. Солнце румянило кору тополей, лопались почки, а на крышах колыхался сухой камыш антенн. В пятом классе мальчишки забирались наверх по пожарной лестнице, отламывали полые антенные трубки и пулялись гороховой дробью…
Створка окна открылась на третьем этаже. Молодая женщина с волосами цвета скошенного сена оперлась подбородком о скрещенные руки. Она задумчиво смотрела в колодец двора. Внизу, стоя в промокшей обуви на персональном острове, целовалась совсем не юная пара.
За две недели чувство вины у Елены утихло. Она завела новый блокнот и, если звонили необходимые знакомые, сразу вписывала номера телефонов. Морозов, начальник ЖКХ района, к которому относился ее дом, не был ей необходим, но пришлось и у него номер спросить. Потому что Елена, оказывается, еще осенью пообещала написать материал о работе хозяйства, о чем напрочь забыла. Расстроенная, она крепко потерла виски (здравствуй, склероз).
– Много работы, всего не упомнишь, я понимаю, – вздохнул он. – Кстати, я стал кандидатом в депутаты нашего округа.
– Встретимся, как освобожусь, – снова пообещала Елена кандидату Морозову.
Заглянул секретарь Роман Афанасьевич:
– Чей пожар в магазине?
– Мой, – оторвалась от компьютера Аня Сафонова.
– А драка чья в клубе с жертвами?
– Драк тоже мой.
– Подписывать забываете, – строго произнес Роман Афанасьевич и посторонился: – Нелечка, здравствуй.
В кабинет вошла корректор Нелли Сергеевна.
Нежно подрагивая бровями, редактор Николай Иванович пропел:
– Неле, я твой Уленшпи-игель…
В поросшее мхом время старшие коллеги были однокурсниками. Поговаривали, что Роман Афанасьевич в молодости безуспешно ухаживал за Нелли Сергеевной. Та, влюбленная в женатого Николая Ивановича, предпочла остаться старой девой. Друзья по старой памяти часто засиживались в кабинете «у Коли».
Все на работе у Елены было как всегда, и было бы как всегда, если б не Владимир Ильич. Нет, не Козлов Владимир Ильич, а почти настоящий Ленин.
Гений революции очень хорошо сохранился. Сняв с лысой головы знаменитую кепку, он с легкой картавостью поприветствовал журналистов:
– Здравствуйте, товарищи! – и с характерно лукавым прищуром оглядел изумленные лица. – Вы, разумеется, хотите сказать: «Так вот ты какой, дедушка Ленин!», хе-хе… Правильно, это я и есть.
Актера поощрили смехом. Владимир Ильич вынул из портфеля пухлую книжищу домашнего изготовления, взгромоздил на стол перед Николаем Ивановичем и присвистнул:
– СПСС-с-с!
– Что, простите?
– Мое Самое Полное Собрание Сочинений, – пояснил забавный двойник.
– Очень интересно, – Николай Иванович полистал великий труд, и левая бровь его изогнулась вопросом.
Расхаживая по кабинету, Ленин сообщил:
– Грядет новая мировая революция.
– Ура-ура, – обрадовалась Аня Сафонова, – вы собираетесь возродить советскую власть?
– Да. Надеюсь, вы поддержите меня, работница идеологического фронта?
– Обязательно!
Лучистые глаза обратились к Елене:
– А вы?
– Я – нет, – засмеялась она.
– Почему?
– Потому что я за солнце. Значит, за пузатого японца.
– Вы шпионка?! – попятился Ленин. – Вы шпионка, и открыто заявляете нам об этом? Вас надо расстрелять!
Аня захохотала. Актер повернулся к ней, очень правдоподобно багровея:
– Вас тоже расстрелять!
– Простите, пожалуйста, Владимир Ильич, девушки шутят, – Николай Иванович вручил возмущенному гостю его книжищу, учтиво взял под руку и куда-то повел.
– Это что, не розыгрыш? – растерялась Елена.
– Видимо, шиз, – круглые глаза Ани округлились еще больше. – А я-то думаю – вот классный прикол, и ведь похож!
Вернувшись через полчаса, Николай Иванович устало подтвердил:
– Шиз. Еле избавились.
– А что было в его гроссбухе?
– Факсимиле. «Ленин, Ленин» – все девятнадцать авторских листов…
– Психдиспансер до сих пор на ремонте, а скоро еще бичи-грачи прилетят, – проворчал Роман Афанасьевич.
– «Вечерку» читали? – спросила Аня.
– Читали, – усмехнулся Николай Иванович.
– Какие-то сногсшибательные новости? – поинтересовалась Нелли Сергеевна.
– Скандал, – тряхнула Аня рыжей челкой. – В субботу бывшие товарищи-комсомольцы мощно отметили юбилей Ленина в Театре танца.
– Сколько стукнуло Ильичу? – озадачился Николай Иванович. – Подсчитай-ка, Рома, ты у нас, помню, был не двоечник.
– Сто сорок.
– Ну и что за скандал? – напомнила Нелли Сергеевна.
– Из-за него, прикиньте, открылась тайна, что наши мэр-зкие учредители – сплошь бывший горком комсомола! А конспиративный юбилейный вечер, то есть вечеринку, организовал один из замов главы.
– Козлов, – кивнул Николай Иванович. – Экс-первый комсомольский секретарь, тезка Ленина, между прочим. На место мэра метит. Я должен интервью у него взять.
