– Извини, Луиза, я глупо пошутил, – смутился адвокат, – хотел разрядить обстановку, а то словно в суде выступаю.
– Очень легко любить сто тысяч людей и очень трудно любить одного человека, – снова повторила Виктория Ивановна.
Госпожа Шкодина схватилась рукой за консоль, на которой стояли два подсвечника в виде русалок. Я заметила, что пальцы Луизы побелели, и испугалась – похоже, ей плохо, она еле-еле держится на ногах, чтобы не упасть, уцепилась за мебель. Вдова кажется спокойной, но, возможно, за ее светской улыбкой скрывается настоящее горе, которое она старательно прячет от посторонних.
Боясь, что Луиза вот-вот рухнет в обморок, я подошла к ней. Если вдруг у хозяйки дома подломятся ноги, подхвачу ее.
– Вскоре после кончины Виктора Марковича, согласно оставленному им распоряжению, было вскрыто завещание. Никаких сюрпризов члены семьи от него не ожидали, – продолжал Юрий Петрович. – Виктор с Луизой прожили много лет в любви и согласии, у них есть дочь Нина, зять Кирилл. От первого брака у Шкодина остался сын Антон. Сейчас он счастливо женат на Елене, у них семилетний сын Миша, гордость деда, юный музыкант и полиглот. К слову сказать, Валентина, мать Антона, скончалась, когда сын еще не ходил в школу. Потом Виктор женился на Луизе, и вскоре мальчик стал называть мачеху мамой.
– Я никогда не была ему мачехой, – поправила Юрия вдова.
– Это правда, – кивнул тот, – маленький Тоша сразу ощутил исходящую от тебя материнскую любовь и ласку. У Шкодиных прекрасная спаянная семья, члены которой любят, уважают и ценят друг друга. Я знаю, какие страсти подчас разгораются после вскрытия конверта с завещанием, некоторые люди теряют человеческий облик, узнав, что им не оставили ничего ценного. Но в случае со Шкодиными я не ждал интриг, знал, что с домом, счетами в банках, с движимым и недвижимым имуществом, с клиникой, которой владел Виктор Маркович, проблем не будет. Так и случилось, наследство было поделено между членами семьи. Но!
Горюнов сделал паузу. Затем продолжил:
– В завещании был весьма удививший меня пункт: Виктории Ивановне Кузнецовой, Анатолию Григорьевичу Плотникову, Дарье Ивановне Васильевой, Ларисе Яковлевне Феоктистовой, Вере Хватовой следует отдать какую-нибудь вещь. Каждому одну. Какую?
На этот вопрос ответила Луиза:
– Любую, по их выбору. Дорогие гости, можете спокойно ходить по нашему дому, рассматривать все, что хотите, и выбрать нечто на память о Викторе Марковиче.
– Подчеркиваю, все, что пожелаете, – подхватил юрист. – Признаюсь, меня, составлявшего завещание, это распоряжение заинтриговало. Я начал задавать Виктору Марковичу вопросы, но он не пожелал на них ответить. Берите, что вам понравится.
– И бриллиантовое ожерелье хозяйки можно взять? – совершенно серьезно спросила молчавшая до сих пор слегка расплывшаяся дама в туго обтягивающем фигуру ярко-красном трикотажном платье.
– Хороший вопрос, Лариса Яковлевна, – похвалил адвокат. – Кстати, а где ваш муж?
– Мы приехали вчера около полуночи, – затараторила гостья. – Меня утром в девять разбудила горничная и пригласила сюда. Мой муж, наверное, в душ пошел, он долго моется обычно. Не рассказывайте без него ничего. Мы всю дорогу гадали, о каком завещании идет речь.
– Семеро одного не ждут, – воскликнул Анатолий Григорьевич. – Если кто-то любит в ванной по часу сидеть, то семь футов ему под килем. А мы хотим узнать, что можно взять.
– Вам же объяснили – все, – одернула его Кузнецова.
Сергей Леонидович толкнул жену в бок.
– Молчи. Ты тут не главная.
– Виктория Ивановна права, – сказал адвокат.
– Вот видишь, – обрадовалась толстушка, – умные люди всегда со мной соглашаются.
– Но есть два ограничения, – продолжал Горюнов. – Особняк состоит из центральной части и флигелей, связанных с основным зданием галереями, где висят картины. Их трогать нельзя, они составляют коллекцию, которую Виктор Маркович собирал всю жизнь. Если позволите, я потом расскажу вам ее историю.
– Небось там бешено дорогие полотна, – пробормотал Плотников.
– Разные, – уклончиво ответил Юрий Петрович. – Можете любоваться ими, сколько хотите, но брать домой их нельзя.
– Вот так всегда, – надулась Виктория Ивановна, – что получше, вечно мимо носа пронесут.
– Не расстраивайтесь, – сказала Луиза, – в особняке море картин, если хотите живописную работу получить, то найдете по своему вкусу.
– Поняла теперь, почему не стоило сразу на дурацкую вазочку кидаться? – сказал глава семьи Кузнецовых. – Надо походить, повыбирать, подумать.
– С мазней все ясно, – перебил его Анатолий Григорьевич, – но Юрий Петрович сказал о двух ограничениях.
Вместо адвоката заговорила Луиза:
– Мы находимся в библиотеке, которая соединена с кабинетом моего покойного мужа. Здесь множество книг. Но вон в тот шкаф Виктор Маркович не разрешал никому заглядывать, запрещал даже горничным пыль смахивать с полок, сам орудовал метелкой.
– Библиографические редкости? – предположила Лариса Феоктистова. – Первые прижизненные издания Шекспира? Старопечатные тома? Манускрипты?
– Да уж, самое ценное не трогай, – опять надулась Виктория Ивановна.
– Нет, на полках отсутствуют раритеты, – успокоила Кузнецову Луиза. – Обычные книги, просто очень любимые Виктором Марковичем.
– Шкаф красивый, – отметила Лариса Яковлевна. – Мебель брать можно?
– Все, что угодно, в количестве одного экземпляра в руки, кроме картин из коллекции в галереях да книг из личного собрания Шкодина, – терпеливо повторил Горюнов.
Из коридора послышались звонкие удары колокола.
– Завтрак подан, – обрадовалась Луиза. – Прошу вас, господа, пройдемте в столовую.
Глава 2
– Ни фига себе интерьерчик! – не сдержал эмоций Анатолий Плотников, когда мы толпой вошли в просторную комнату.
– Дорого, богато, – ехидно заметила Лариса Феоктистова.
– Красиво! – восхитилась Виктория Кузнецова. – А если вдруг занавески понравятся или люстра, ковер, стулья… Тогда как?
Я огляделась по сторонам. Три стены столовой были затянуты голубым шелком, на них висело множество картин в роскошных бронзовых рамах. А вместо четвертой стены было огромное, от потолка до пола окно, с бархатной портьерой глубокого синего цвета. Мебель впечатляла позолотой, резным декором, представляющим античные сцены, золотыми витыми ножками, перламутровыми медальонами, а громадная хрустальная люстра напоминала многоярусный торт на купеческой свадьбе. Единственной вещью, на которой не было ни украшений, ни позолоты, ни всего того, что моя бабушка называла «красота разбушевалась», оказался простой ковер цвета кофе с молоком.
– Да пожалуйста, – спокойно ответила Луиза.
