– А поподробнее?! Что-нибудь еще сможете добавить?!
– Нет. – Взгляд соседки был почти тверд и честен, за исключением маленькой, почти незаметной тени природной осторожности, которая металась и пряталась где-то на самом дне ее бесцветных глаз.
– Ну почему тогда он ни разу не дал о себе знать?! Почему он ни разу не объявился за столько лет?! Зная, что отец погиб… Так это… Так это вы его имели в виду, ну… говоря о моем сне?!
– А кто его разберет, сон твой? Время покажет… Время покажет, кто и что… Но то, что брат у тебя имеется, это ты должна была знать. Неужели Данилка-то твой ни разу тебе о нем не говорил?
– Данила?! – Эмма непонимающе воззрилась на соседку. – А при чем тут Данила?!
Тетя Зина заерзала под ее взглядом, пронзавшим ее как рентгеновский луч, но более не проронила ни звука на этот счет. На все вопросы она либо равнодушно пожимала плечами, либо беззлобно фыркала в полупустую кружку с чаем.
Через пятнадцать минут Эмма выклянчила у нее обещание помощи и поддержки в их «общем» деле, попрощалась и ушла к себе.
Там она снова засела за конспектирование собственных мыслей, подрисовав еще одно параллельное течение под кодовым названием «БРАТ».
Она, конечно же, допускала мысль о том, что он существует в природе. Что отец на самом деле поддерживал с ним постоянную связь, но вот то, что он скрыл от нее его существование, в голове не укладывалось.
Почему?! Почему ей не было дано знать о нем?! Какой он из себя? Что он любит и кого он любит? Сколько ему лет? Чем он занимается?
Господи, да сотни, сотни разных вопросов моментально закружились в ее голове хороводом. И самый главный, самый болезненный и самый неразрешимый вопрос заключался в том: а каково это – чувствовать, что у тебя есть брат.
Что можно ощущать, находясь с ним рядом? Нежность… Заботу… Защищенность… Да все, что угодно, но только при условии, что тебя любят. А если… Если он ненавидит ее и потому так долго не объявляется… Пять лет прошло с момента гибели отца, почему он ни разу не дал о себе знать? Что за причина?
– Еще одна загадка… – пробормотала она, потирая воспаленные глаза, которые она битых два часа таращила в испещренный ее записями лист, словно там, и только там хранился ключ ко всем ответам.
Черные буквы и стрелки плыли перед глазами, превращаясь в чудовищный водоворот, из которого время от времени назойливо выныривали слова: «БРИЛЛИАНТЫ», «МОТИВ», «БРАТ»… «ВЕНЯ».
Что-то во всем этом крылось. Что-то ей отчаянно мозолило глаза. Это было как в раннем детстве, когда мать прятала от нее сладкое под самым ее носом, а маленькая Эмма мучительно искала и не находила, и приходилось дожидаться обеда или ужина. И когда мать с ловкостью фокусника выуживала долгожданную шоколадку из-под ломтиков хлеба, которые все время стояли на столе в плетеной сухарнице, она испытывала нечто сродни разочарованию. Ну почему она сразу не могла туда залезть? Почему лазила по шкафам, не замечая того, что лежало под самым ее носом?
То же самое было и сейчас…
Что-то отчаянно напирало на нее из этой схемы. Что-то лежало на самой поверхности и умоляло догадаться. Повинуясь какому-то сверхнаитию, Эмма взяла черный маркер и неожиданно для самой себя соединила толстой линией, обрамленной стрелками с двух сторон, слова «БРАТ» и «БРИЛЛИАНТЫ».
И как только она сделала это, то почти сразу поняла, что именно здесь кроется ответ. Именно эти два пункта могут быть отправными точками в ее поисках. И именно по этому пути она пойдет, как бы ей ни навязывали другое направление, только по этому…
Глава 12
Макашов Геннадий Иннокентьевич, в школьные годы Генка Кешкин (а иногда и Кошкин), сидел у себя в кабинете и задумчиво вертел в руках листок с написанным на нем номером машины. Весь его вид не то чтобы говорил, просто вопил об унынии и обреченности.
«Нет, нет и еще раз нет», – казалось, кричали его глаза, которые он старательно уводил от ее взгляда.
– Ген, прекрати выделываться. Погоны нацепил, большим человеком себя почувствовал и школьных друзей теперь в упор не видишь, да? – Эмма старательно выдавливала из себя приветливые улыбки, расточала флюиды мнимой влюбленности и изо всех сил душила в себе желание подойти к Кешкину и что есть мочи шарахнуть его по лысой башке одним из толстых томов уголовных дел, заполонивших его стол. – Тебе это ничего не стоит. Я же знаю…
– Умная какая, – фыркнул Кешкин и бросил вороватый взгляд на ноги Эльмиры.
Девочка была в порядке. Даже более того – в полном порядке. Он бы на все плюнул и пропустил бы этот долбаный номер через компьютер, получив нужный ей результат. А там можно было бы выклянчить у нее приглашение в ресторанчик. Ужин при свечах, переходящий в нечто… Нечто такое, от чего и сейчас внизу живота сладостно ноет. Как вспомнит, что в детстве дразнил ее «грибастая» за пухлые розовые губы да за косы дергал, так на душе гадостно становится. Кабы сейчас к этим самым губам прильнуть. Впиться в них, сорвать обещание о чем-нибудь вечном и прекрасном.
Кешкин обеспокоенно заерзал и бросил на Эмму еще один взгляд исподтишка. Нет, конечно же, глупо трусить. Откуда ей может быть известно о его порочных мыслях. Сидит себе, точеной ножкой помахивает. Ручки сложила под грудью, за один взгляд на которую он бы пару лет жизни отдал. Хотя два года – это, пожалуй, перебор.
– Кешкин, – вдруг вторгся в его поплывшие мысли ее вкрадчивый голосок. – Ты чего там, гад, гоняешь в башке своей?! Ты что там под столом эрекцию прячешь?!
Судя по тому, как бросилась кровь ему в голову, мгновенно окрасив лысину багрянцем, она поняла, что не ошиблась. Водился, водился за Генкой такой грешок – предаваться запретному и порочному в мыслях и сгорать от невостребованности ценой собственной потенции. Видно, что зарожено – то и заморожено. И никакие девочки и мальчики, никакие жены и любовники не способны исправить положение.
– Ты мне поможешь или нет?! – Эмма встала с места и подошла вплотную к его столу. – Сроду бы не пришла к тебе, уж извини за грубость, да дело не терпит отлагательств. К тому же… К тому же, если ты мне не поможешь, я…
– Что ты?! Ну что ты?! – Генка не сразу пришел в себя, сраженный ее проницательностью, но угроз в свой адрес он не терпел и потому старался всегда нападать первым.
– Я отдам твоим детям те твои фотографии, – обрушила на него заранее заготовленную порцию шантажа Эмма и довольно заулыбалась. – Помнишь тот наш славный поход? Не забыл, как голышом тебя с Семеновым застали в овраге? Вижу, не забыл. А девчонки возьми и сфотографируй вас.
– Вы… Вы же говорили, что ничего не успели…
На Кешкина жалко было смотреть. Он прямо на глазах рассыпался на молекулы. Еще бы! Такой компромат на самой заре карьерного роста. Его не то что из ментовки вытурят с волчьим билетом, его ни к одной приличной конторе не подпустят. Вся болтовня о свободе выбора в вопросах сексуальной ориентации так болтовней и останется. Никогда пуританский народ России, прикрывающийся якобы свершившейся сексуальной революцией, не примет изгоев. Ни-ког-да. И если даже Эмка блефует насчет тех дурацких фотографий (или нет?!), то начни кто-нибудь дотошный интересоваться, что подразумевает под собой его рыбалка, где гарантия, что не докопается до истины?..
