– Все! Классно! – насытилась наконец Вера и, отодвинув от себя пустые вазочки и тарелочки, погладила себя по животу. – Люблю сладкое. Говорят, кто любит сладости, тот добрый. Враки все это.
– Почему вы так думаете? – вежливо поинтересовалась Эмма, понимая, что нужно поддержать беседу для того, чтобы девица вновь сделалась словоохотливой.
– Потому что я злая. Сижу сейчас, жру, смотрю на тебя и не могу удержаться от соблазна, чтобы не начать говорить гнусности в Ленкин адрес.
– Вы так не любили ее?
– Да не то чтобы… Просто она удачливее меня была, что ли. Я даже не знаю, как это выразить словами. Только стоило мне подумать, а у нее это уже на ладошке лежит. А ведь на одной улице росли. И папаши наши в одной луже в день зарплаты кувыркались с сизыми носами. С Ленкой мы вместе училище закончили. Вместе пришли в этот магазин работать. Все вроде бы поровну, а приглядишься – нет. Ее в продовольственный отдел поставили, а меня на косметику. Кто ее купит? Только люди обеспеченные, а они в наш район почти не заглядывают. Ты вон наверняка первый раз зашла.
– Ну… не первый, допустим. – Эмме стыдно было признаться в том, что сама она предпочитала отовариваться в фирменном магазине «Калинушка» в самом центре города, где витал европейский дух – и в обслуживании, и в выборе товаров, предлагаемых покупателям.
– Ладно, не это важно, а то, что у нас зарплата от выручки. Ленка целый день как заводная крутилась, денежки ей и текли, а я стою как оловянный солдатик, и все бестолку. И вот с мужиком твоим…
– А что?
– Тут целая история вышла. – Вера заозиралась по сторонам и, не заметив поблизости никого из обслуживающего персонала, вытащила из кармана пачку сигарет. – Он же мне больше понравился, чем ей. Она поначалу на него и внимания не обратила, а уж когда я ей на него кое-какую информацию скачала, то аж загорелась вся. И начала… Начала, сука, его обхаживать. Даник, Данюшка! Тьфу, до того противно было, так бы и дала в морду… Ты извини, конечно, но мне даже позвонить тебе хотелось однажды. Так сказать, глаза открыть на правду. Но потом передумала.
– Почему? – Эмма не сразу поняла, что так неприятно поразило ее в словах Веры. Что-то царапнуло и исчезло, а ощущение осталось. И оно беспокоило и беспокоило, мешая сосредоточиться. – Почему передумали?
– Жалко тебя стало, может быть. – Вера глубоко затянулась и выпустила затем струю дыма под столик. – А вру я все! Не думала я в тот момент о тебе. Просто знала, как Ленка хотела твоего мужика заполучить и всячески стремилась обнародовать их отношения, вот и смолчала. К чему мне ей помогать?! Пусть сама выкручивается. Так она что, сука такая, удумала!.. Взяла и залетела от него. Я еле-еле выдержала тогда, чтобы ей в волосы не вцепиться. Еле-еле… И самое поганое во всем этом знаешь что?!
– Что? – помертвевшими губами прошептала Эльмира, изо всех сил борясь с желанием закрыть уши и бежать, бежать отсюда, от этой грязной, болезненной правды, щедрыми порциями которой ее сейчас потчуют. Но почему-то сидела на месте и, не сводя глаз с привлекательного личика девушки, продолжала ее слушать.
– Она, тварь эта, беременность Даниле так вовремя подсунула. – Вера в две затяжки вытянула полуистлевшую сигарету и, швырнув окурок на пол, придавила его ногой. Из-за колонны вынырнуло озабоченное личико официантки, вопросительно захлопавшей глазками. Вера помахала ей рукой и примирительно оскалилась в улыбке. – Все нормально, подруга…
– Как это – вовремя? – Эльмира насторожилась.
– Он начал от нее вилять. Ну, может быть, захотел завязать с отношениями. Может, на самом деле был занят, как пел ей по телефону. Я не знаю. Но Ленка сделалась вдруг нервной, угрюмой. Однажды даже плакала, а это, милая моя Эльмира, уже ЧП. Потому как заставить плакать эту сучку было делом почти пропащим. И тут вдруг повеселела. Расцвела прямо на глазах. И Данила вновь замельтешил на горизонте. То с работы встретит, то на работу привезет. Я к ней с расспросами, а она – у нас перемены. Спрашиваю – какие. А она мне про дитятко под сердцем. Вот тут, скажу тебе, я начала рыдать. Нет, конечно, не на ее глазах. Дома в подушку. Но прорыдала целую ночь…
«Подумать только! – Эмма просто диву давалась, слушая пылкую речь „верной“ подруги покойной. – Просто шекспировские страсти полыхали в этом треугольнике. Чем не повод для убийства…»
– А я знаю, о чем ты сейчас подумала! – обрадовалась непонятно чему Вера и припечатала ладошку к столу. – Только мне это было ни к чему. Я ее не убивала. У меня и пистолета-то нет.
– Это сейчас не является проблемой в нашем городе, – холодновато прервала ее Эльмира.
– Пусть так, но убивать ее… это было бы слишком мелковато для меня. Вот отбить его у нее, когда пупок у нее на нос полезет, – это был бы кайф. А так бы и было, поверь.
– А что же сейчас? – вкрадчиво начала Эмма, уже почти ненавидя эту девушку, выворачивающую перед ней сейчас все самые низменные стороны своей души. – Что же сейчас вас останавливает? Лена мертва. Данила свободен.
Подбородок у Веры вдруг задрожал. Она повернула хорошенькую головку к окну, представив ей на обозрение свой точеный профиль. И Эмма отчетливо увидела в ее глазах заблестевшие слезы.
Что за дерьмо?! Ей захотелось вдруг вскочить на ноги, сдернуть со стола эту белоснежную накрахмаленную скатерть. Начать колотить тарелки и вазы, крушить все до изнеможения, чтобы заглушить яростное желание ударить эту, в общем-то невиновную девушку. Разве виновата она в том, что полюбила Данилу? Хотя скажи ей кто-нибудь год назад, что из-за ее супруга будут разгораться такие вот страсти, со слезами на глазах и пулями в башке, не поверила бы. Сердцеед чертов! Подумаешь!..
Ей впору было присоединяться к хлюпающей носиком Верке, и поплакаться на ее плече о горькой бабьей доле, и попроклинать козлиное мужицкое семя, так было погано у нее на душе. Но тут она опомнилась. А чего это Верка вдруг рыдает? Может быть… Уж не из-за того ли, что ее Данила навострил свои стопы в сторону бывшей теперь уже супруги? Тогда это очень даже… утешительный фактор и повода для расстройства у нее, Эммы, быть не должно. Но Верка вновь ввергла ее в пучину желчной ревности, пробормотав сквозь слезы:
– Он теперь птица другого полета. И дамочки вокруг него порядков на несколько выше. В мехах, бриллиантах и на «Ягуарах».
– Кто?! – только и сумела выдавить из себя Эльмира, лишившись всех надежд на благополучный исход дела.
– У него и спроси, – категорично отрезала Вера и засобиралась. – Пора мне, а то уволят, а мне мать больную кормить надо.
Они вместе вышли из кафе и вместе пошли в направлении магазина. Вера почти все время молчала, угрюмо разглядывая тротуар под ногами. Чему-то ухмыльнувшись уже у самых дверей универсама, она подняла на Эмму глаза и с болезненной какой-то гримасой произнесла:
– Не хотелось тебе говорить, да уж скажу…
Внутри у Эммы все сжалось в предвкушении новых «утешительных» новостей, но Верка в который раз удивила ее, брякнув:
