Он подлетел к ней и, не дав опомниться, больно вцепился ей в плечи.
– Ты у меня спрашиваешь?! У меня?! У того, чьей спиной ты все это время прикрывалась, а потом за ненадобностью выбросила из своей жизни?! А теперь… А теперь, когда ты, видимо, оказалась в еще большем дерьме, чем пять лет назад, ты начинаешь снова втягивать меня в эту бодягу?! Нет, милая, у тебя на сей раз этот номер не пройдет. Выпутывайся сама, как хочешь. Думала, что я клюну на твои трюки с этими алмазными кусочками? Что мгновенно заведусь от алчности? Нет уж! Тут ты просчиталась. Как ведь все ловко придумала…
Эмма, сотрясаемая его сильными руками, словно большая тряпичная кукла, мотала головой из стороны в сторону.
Что происходит?! С ней, с ним, со всем миром, в котором они до сего времени существовали?! Сейчас что, время всеобщего психоза?! Может, это эпидемия какая-то или что-то пострашнее? Что он несет сейчас, впиваясь пальцами в ее кожу и брызгая слюной ей в лицо? Она ничего из сказанного им не понимает. В чем-то он ее опять обвиняет. И сколько ненависти в нем, боже правый, сколько ненависти изливается из его глаз, больно раня в самое сердце.
– За что… За что ты меня так ненавидишь? – удалось ей наконец-то спросить, прервав его пылкую обличительную речь. – Данила! Остановись!
Он так же резко отшвырнул ее от себя и, сильно вздымая грудь, сдавленно прошептал:
– Ты… Ты исковеркала всю мою жизнь! И сейчас… Сейчас хочешь добить меня. Будь ты проклята! Будь ты проклята, змея!
И он ушел в свою комнату, громко шарахнув дверью о притолоку, и демонстративно звучно повернул ключ в замке. Ишь ты, оказывается, тоже замочком обзавелся, а она до сего времени и не замечала. Хотя как заметишь, если они избегали друг друга и не подходили к чужой территории. Это были их суверенные участки, куда постороннему было строжайше запрещено входить.
Эльмира обвела невидящими глазами гостиную и, свернувшись калачиком, улеглась на диване. Мелкую дрожь, что сотрясала ее всю, она относила на счет блуждания босиком по бетонным ступенькам подъезда. Пять утра все-таки… Что она, кстати, хотела сделать, вернувшись домой? Да, выпить кофе и поразмыслить. Нет, потребность к размышлениям возникла чуть позже, в тот момент, когда она увидела очередной конверт. А до того момента она попыталась порадоваться летнему солнечному утру и сварить себе кофе.
Надо бы так и сделать.
Стараясь не производить лишнего шума, Эльмира пошла в кухню. Подвязала прямо на ночную сорочку передник и, глянув на часы, решила заодно приготовить себе завтрак. Уснуть теперь уже вряд ли удастся, да и из дома бы надо успеть слинять до того момента, когда благоверный надумает вновь выяснять с ней отношения. Что-то у него вошло в привычку оставлять на ее теле оттиски своих пальцев. Эмма помассировала красные отметины на предплечьях. Завтра они непременно превратятся в синяки…
– У тебя просто очень нежная кожа. – Данила появился подобно призраку и, подперев плечом притолоку, застыл в дверном проеме. – Извини, я не хотел.
Она молча кивнула и метнулась к задымившейся сковородке. Масло, на котором она хотела пожарить яичницу, сгорело и начало чадить. Эмма подставила перегревшуюся сковороду под струю воды, обожглась горячим паром. Уронила сковороду в раковину и выругалась.
– Ничего-то ты не умеешь. – Данила оторвал себя от притолоки и, потеснив ее плечом, достал с полки другую сковородку. – Ни к чему не пригодна… кроме интриг.
– Дурак, – в сердцах бросила она ему в спину, и в глазах ее вновь закипели слезы. – Я сама уже ничего не соображаю! У меня уже крыша едет, понимаешь?! Я скоро в психушке окажусь от всего того, что начинает сгущаться вокруг. Я это всем своим существом ощущаю. Что-то черное, густое обволакивает меня со всех сторон. И еще этот сон…
– Какой сон? – спросил он, внимательно вслушиваясь в ее почти бессвязный лепет и попутно выливая содержимое яиц на сковородку.
– Он… Мне кажется, что он про тебя. Так во всяком случае мне сказала гадалка.
– Ты ходила к гадалке?! – Вид присланного бриллианта поразил его, по-видимому, намного меньше, чем это признание.
Данила мгновенно замер, позабыв о своих поварских обязанностях, развернулся к ней и недоуменно заморгал.
– Не могу поверить. Эмма, на тебя это совсем непохоже. Ну-ка рассказывай, что там за призраки тебя преследуют.
Немного ободренная его внезапно пробудившимся интересом, Эмма села к столу и принялась рассказывать. Она несколько раз повторялась, возвращалась к эпизоду с кровоточащими рубцами, который не давал ей покоя. Затем еще столько же времени втолковывала ему сведения, почерпнутые из сонников, рассказала о своем визите в подземный переход и о том, что ей сказала старуха. В конце концов она так увлеклась рассказом, что пропустила тот момент, когда Данила отвлекся. Она почувствовала это не сразу, а почувствовав, обиделась. Отвернулся и делает вид, что занят приготовлением завтрака.
Нет, ну перед кем, собственно, она распинается. Ему же все это, как говорится, до лампочки. Спит она по ночам, не спит, с кем спит и вообще… Даже новость о ее измене воспринял относительно стойко. Ну, поиграл желваками. Ну, глаза чуть сменили оттенок. Даже нашел в себе силы поиздеваться над ее доверчивостью, назвал поведение ее погибшего возлюбленного вероломством…
Одним словом, не вышел за рамки приличий, хотя мог бы.
– Почему ты решила, что этот сон про меня?
Для нее вопрос не был неожиданным. Понимая, что ее слова в очередной раз станут доказательством ее беспомощности, ее зависимости от него, она все же произнесла их:
– Потому что у меня нет никого, кроме тебя.
– Как это? – Он все-таки соизволил обернуться и кинуть взгляд в ее сторону. Обычный, почти равнодушный взгляд.
– А так. Ты – единственный оставшийся у меня близкий человек. – Эльмира быстро отвела от него глаза. Стало очень трудно смотреть на него, такого отстраненного и чужого. Дышать было еще тяжелее, но она все же нашла в себе силы произнести. – Данила… Я понимаю, что сейчас не самое удачное время для этого, но…
– Что – но?
Очень жестко, пожалуй, излишне жестко. Как бы она ни была перед ним виновата, но нельзя же так.
– Что – но?! – Металла в его голосе стало еще больше.
– Может быть, нам стоит попытаться… Попытаться начать все заново…
Все! Наконец-то она осмелилась сказать это вслух. А сказав, тут же поняла, насколько это для нее важно. Это было то, что давно мучило ее, с чем долго и безуспешно боролась ее душа. Как же это она сразу не догадалась, чего же ей на самом деле хочется?! Чего она искала все эти годы?! Чего требовала от него, а прежде всего от себя?! Отгадка-то вот она – перед ней. Семьи! Семьи ей не хватало все эти бездарно прожитые пять лет. Тепла домашнего, уюта, доверия. Не той отстраненной холодности, с которой она пускала его к себе в постель, а нежности, искренности. Когда хочется зарыться лицом в темных кудряшках на его груди (какого черта нужно было их удалять?!), закрыть глаза и ни о чем, ни о чем не думать. Ведь это же все у нее было! Было! Почему она этого не ценила?! Почему это казалось несущественным и незначительным, навязанным ею обстоятельствами. Душа металась в поисках надуманного мира, которого в действительности никогда не было, но куда она так жаждала попасть.
