– Думаю, нет. Людям это не нужно.
– А что им нужно, людям? – усмехнулась она.
– Ну да, о высоких материях мало кто думает. – Олег покосился на нее и улыбнулся. – Но людям все-таки не нужно, чтобы ты не могла писать про что хочешь. Или чтобы закрылись мои заводы. Их желания на это не направлены.
– Понять бы, на что они направлены…
– Пока вразнобой. Но когда каждый себе скажет, нет, так я жить не могу и не буду, вот как ты сегодня сказала, – тогда и выявится. Понятно ведь направление только сильных желаний.
– Стрела, летящая в цель? – улыбнулась Тамара.
– Можно и так сказать.
– Как ты работаешь, Олег? – посерьезнев, спросила она. – Ведь тебе тяжело, я же понимаю.
– Ну да, – нехотя подтвердил он. – Времени-то мне не так уж много осталось. Хотелось бы тратить со смыслом. Создавать, а не выживать. Одна надежда, что и всем того же хочется. Больше надеяться не на что.
– Никогда не слышала, чтобы ты говорил так пространно, – удивленно заметила она.
– А я так и не говорил никогда. Но по сути сказать мне пока нечего. Время мое для решения не пришло еще. Вот твое пришло, и ты решила.
«И ты решишь. Просто твои решения посерьезней моих», – хотела сказать Тамара.
Но не сказала. Это прозвучало бы слишком торжественно. А главное, это и так было понятно.
– Что там у Маринки происходит? – спросил Олег. – Я уж чего только не выдумывал, чтоб ее подбодрить. А она все равно грустная какая-то. Или кажется?
– Не кажется, – вздохнула Тамара.
– Ведь у нее-то все хорошо должно быть, – с горечью сказал Олег. – У кого-кого, но у нее-то точно! Может, наладится? – как-то почти жалобно спросил он.
Как будто Тамара могла это знать!
– Может… – Она потерлась лбом о его плечо. И сказала с необъяснимой уверенностью: – Должно. Точно наладится.
Глава 17
Возле жаркой газовой горелки Марина чувствовала себя так, как, наверное, чувствовал себя первобытный человек возле огня, добытого трением, – в покое и неге.
Горелка стояла под решетчатым навесом, плотно оплетенным девичьим виноградом, поэтому моросящий дождь не мешал оставаться на улице. А с началом этой легкой измороси прекратился ветер, и уходить из ресторанного дворика в помещение совсем не хотелось.
Во дворе стоял запах палой листвы. Собственно, потому они сюда и приехали: Андрей сказал, что знает место, где листья не убирают.
– И под горелками тепло, – сказал он. – И тишина, как не в городе. – И добавил для полной убедительности: – Даже музыки нет.
Не то чтобы Марина как-нибудь особенно любила тишину или не любила музыку, но сейчас ей было очень хорошо сидеть у мерно гудящего огня именно в тишине и в запахе осенних листьев.
Ресторан этот в закрытом со всех сторон дворе на Петровке был совсем маленький. Столик на двоих им вынесли на улицу чуть ли не из кухни, потому что все места были заняты. После работы Марина проголодалась, и мясо, которое подали на маленькой жаровне, съела просто-таки с неприличной быстротой.
Теперь ждали чая с лимонным пирогом.
– Здесь действительно хорошо, – сказала Марина, отводя взгляд от пламени. – Спасибо, что пригласили.
– Вам спасибо, – сказал Андрей.
– За что же мне? – удивилась она.
Он не ответил. Марина смутилась. Ее удивляла легкость, которую она чувствовала с ним. Но вот смутилась наконец, потому что не понимала, что означает сейчас его молчание.
А кроме того, она вдруг осознала, что весь вечер смотрит на него не отводя глаз. То есть это, конечно, можно было объяснить тем, что столик маленький, как носовой платок, они сидят друг напротив друга, и поневоле приходится друг на друга смотреть. Но она понимала, что смотрит на Андрея не поэтому. И, значит, не следовало выдумывать для себя какие-то лживые объяснения.
Тонкий серебряный шрам, поднимающийся от левой брови вверх, придавал его лицу изменчивое выражение; Марина еще в первую встречу с ним это заметила. Изменчивое, тревожное. Она знала цену этим качествам, и ей совсем не хотелось в очередной раз испытывать их на себе. Но смотреть на его лицо хотелось. Даже очень хотелось.
– А от чего у вас шрам? – спросила она.
– От знакомства со своей женой, – ответил он.
– Вы хотели ей понравиться? – догадалась Марина. – И сделали для этого что-нибудь опасное?
Все-таки удивительно, что он говорит о наличии жены прямо. Обычно мужчины это скрывают. Впрочем, скрывают в том случае, если имеют какие-то виды на женщину, с которой разговаривают. А для него сейчас, вероятно, не тот случай. Да и странно было бы, если бы оказалось иначе. Они видятся четвертый раз в жизни. И впервые по собственному желанию, а не по случайным обстоятельствам. То есть по его желанию – это же он ожидал ее у поликлиники, когда она вернулась с визитов, и предложил вместе поужинать.
Странно сознавать, что она этому обрадовалась.
– Я не хотел ей понравиться, – сказал Андрей. – Точнее, в тот момент об этом просто не думал.
– А что случилось в тот момент? – спросила Марина. И догадалась: – Это тайна?
– Совсем не тайна. Просто… ну, я не хочу, чтобы вы сочли, что я стараюсь казаться получше в ваших глазах.
– Все стараются казаться получше в чужих глаза, – заметила она. – И ничего плохого в этом, кстати, нет.
– В чужих – да. А вам я никем не хочу казаться.
Марину страшно смутили его слова.
– Почему? – вырвалось у нее.
Она тут же пожалела, что задала такой вопрос.
– Потому что чувствую привязанность к вам, – ответил он.
Она не знала, что сказать. Что говорят, когда слышат такие вещи от едва знакомого человека?
– Извините, Андрей… – наконец проговорила Марина. – Я не очень в это верю.
– За что же извиняться? Я и сам не очень в это верю. Это довольно странное для меня ощущение. Я от себя такого не ожидал. Но и обманывать себя не привык. Пришлось принять его как данность.
Они снова замолчали. Марина боялась, что он слышит, как сердце у нее стучит. Слишком быстро и громко.
К счастью, официант принес лимонный пирог и чай в белом чайничке, расписанном нежными цветами.
– Это все очень красиво, конечно, – сказала она.
– Цветы? – Андрей кивнул на чайник.
– То, что вы сказали. Но со мной подобное уже бывало. И не раз. Все получалось спонтанно и выглядело поэтому очень красиво. И всегда заканчивалось… В общем, всегда это заканчивалось болью и больше ничем.
Она проговорила все это как выдохнула. Ей казалось, что нужно высказать эту правду.
