– Я ее убедил, что лучше будет сообщить так. – Он обернулся и, всмотревшись в Маринино лицо, спросил: – Или вы думаете, он сам расскажет, как было дело?
– Думаю, он… Наверное, расскажет, – проговорила она. И добавила с уверенностью: – Наверняка расскажет.
– В любом случае это будет не сейчас. Говорить он сейчас не может. Так что будем действовать по ситуации.
Марина почувствовала, что силы окончательно выдуваются из нее, как воздух из шарика. За всю дорогу до Известий она не произнесла ни слова. Просто не могла.
– Смотри, если что, меня даже не вспоминай, – повторил Дугин, останавливаясь на аллее перед пятой дачей. – Никого не видел, ничего не слышал.
– Да, я поняла.
Марина вышла из машины, и Дугин тут же уехал. Издалека было видно, как светится веранда, и что дверь в дом приоткрыта, видно было тоже. Ее охватил страх. Разум напоминал, что дверь она сама же и открыла, когда выходила с грибными очистками, а потом просто не до того было, чтобы запирать дачу. И что Толя уже не может здесь находиться, разум говорил тоже. Но разум не защищал ее сейчас, как защищал всегда. Она понимала, что ее страх иррационален, но ничего не могла с ним поделать.
– Проводить вас в дом? – спросил Стрелец.
Оказывается, он тоже вышел из машины.
– Нет, спасибо… Да!
Неожиданно для себя она почти выкрикнула это. Они свернули с аллеи и направились к дому. Марина вдруг поняла, что идти ей трудно, потому что болит и тянет живот. Все сильнее тянет. Она только теперь вспомнила о своей беременности. Опрометчивость собственного поведения ужаснула ее.
– Вам плохо? – спросил Стрелец.
Наверное, она приостановилась или даже согнулась, может, потому он и спросил. Ей действительно становилось плохо, и так быстро, что она уже не замечала своих движений.
– Я, видимо, зря из больницы уехала… – пробормотала Марина. – Мне в самом деле плохо. Я заболеваю, кажется.
Она постаралась говорить так, чтобы голос не дрожал, и это почти получилось.
Но, вероятно, Стрелец все-таки расслышал ту звуковую единицу, которая укладывалась в «почти».
– В больницу можно и вернуться, – сказал он.
– Да, пожалуйста… Пожалуйста, сходите к Дугину. Он в конторе, в конце аллеи, увидите, там окошко светится. Скажите, что я его очень прошу. Он отвезет, не откажет.
Дугин был последним, кого можно было заподозрить в душевной широте, но к Марининому отцу он испытывал большое почтение, как испытывал его к каждому, кто сумел приобрести влияние на сколько-нибудь обширный участок жизни, и влияние это было подтверждено, то есть выражалось в деньгах.
– Я сам могу вас отвезти. Подождите пять минут, я схожу за машиной, – сказал Стрелец.
– Спасибо… – проговорила она.
Он ушел. Марина доковыляла до дома, с трудом поднялась на крыльцо, взяла свою сумку, выключила свет. Ей было уже так плохо, что даже страх исчез. Что бояться иррациональностей, когда стоишь в темноте одна, тебя скручивает болью и ты понимаешь, что вот-вот случится необратимое?
Она заперла дачу и медленно, шаг за шагом, вернулась на аллею. Как раз к той минуте, когда березы осветились автомобильными фарами.
Она почему-то решила, что Стрелец пошел за машиной к Дугину. Но он приехал на другой, не очень большой, а марку она не разобрала, потому что не до того ей было.
Марина села на заднее сиденье. Вернее, не села, а легла, поджав колени почти под подбородок.
– Какой врач вам нужен? – спросил Стрелец, когда выехали на шоссе.
– Гинеколог, – ответила она.
– Вы уверены, что он там есть? В ночь с субботы на воскресенье?
– Должен быть.
Она совсем не была в этом уверена.
– Кто это должен? И кому?
Марина расслышала, что он сердится. Она смотрела снизу и сбоку, ей были видны только его руки на руле и контур его лица отчасти. Странно, что он показался ей похожим именно на Стрельца, а не на другое какое-нибудь созвездие. Впрочем, не на Большую же Медведицу ему быть похожим. Подумав так, она улыбнулась.
Лежа она не могла разобрать, где они находятся, но когда в машине стало совсем темно, то поняла, что въехали в первый из двух коротких кирпичных туннелей. Через Карабаново проходила ветка железной дороги, под ней они и были проложены лет сто назад. Мама говорила, что эти туннели – шедевр промышленной архитектуры начала двадцатого века. Тогда же была построена из узких темно-вишневых кирпичей карабановская фабрика, и такой же, как туннели, суровой красоты она была.
– Вы не туда едете! – воскликнула Марина. – Мы проехали больницу.
– Мы едем в Москву, – сказал он.
– Как в Москву?
Она опешила.
– Вы же сами сказали, не уверены, что вам здесь окажут помощь.
Ничего такого она как будто бы не говорила… Но так оно и есть, конечно.
– Но в Москву далеко же!
Марина так растерялась, что произнесла это жалобным тоном. Который совсем не был ей свойствен вообще-то.
– Ночью быстро доедем, – ответил он, поняв, что она имеет в виду не столько «далеко», сколько «долго».
Некоторое время ехали молча. Марине показалось, что боль в животе немного утихла. Во всяком случае, исчезло тянущее ощущение, уже хорошо. Она приободрилась.
Стрелец первым нарушил молчание.
– Меня зовут Андрей, – сказал он.
– Марина. – Она с опозданием вспомнила, что он уже знает ее имя. – Спасибо, что помогли мне.
– Что у вас за история с этим самоубийцей? – неожиданно спросил он.
А до сих пор производил впечатление сдержанного и воспитанного человека!
– А вам зачем? – настороженно спросила Марина.
– Хочу понять, стоит ли вам из-за него волноваться.
«А вам зачем?» – хотела повторить она.
Но не повторила, а, вздохнув, ответила:
– Я сама этого не понимаю.
– Он вам небезразличен?
Бестактность его вопросов – ведь он совершенно посторонний, незнакомый даже! – становилась все очевиднее. Но это почему-то не отвращало от него. Из-за только что пережитого страха, наверное.
– Он мне безразличен, – сказала Марина. – Сегодня я это поняла.
– Тогда почему вы из-за всего этого переживаете?
Он задавал вопросы, на которые она не могла ответить. Не ему не могла, а себе. Но пустота шоссе, ночная тишина, тембр его голоса и даже то, как лежат на руле его руки, хотя лежали они совершенно обычно, – все это почему-то позволяло отвечать ему и даже не обдумывать свои слова, как она всегда делала.
– Потому что мне надо как-то иначе относиться к жизни, – сказала она. – Что-то изменить в себе, и все изменится вокруг.
