– Ты говоришь понятно. И оцениваешь положение вещей правильно. Глобальное положение, – уточнил он. – Как мир устроен. Да, он устроен так. Опор в нем не много, чтобы не сказать – вообще нет. Но твоя личная стратегия в связи с этим должна быть другая.
Все-таки очень сказывается род его занятий, вернее, то, что он всю жизнь кем-то и чем-то руководит. Она вот не мыслит в таких категориях вообще. И ничем ей не могут помочь его советы…
– Личная стратегия? – улыбнулась Марина. – И какая же она должна быть?
– Ты должна перестать искать свою любовь, – глядя ей прямо в глаза своими маленькими, глубоко посаженными глазами, сказал папа. – Должна сказать себе четко и внятно, как ты умеешь: я ее не найду никогда. В этом нет ничего особенного – большинство людей никогда ее не находят. Подавляющее большинство, я бы сказал. И что? Все они несчастны? А те, кто нашел, – те счастливы? Ты можешь с уверенностью сказать, что это так?
– Не могу… – удивленно проговорила Марина. И добавила уже твердым тоном: – Точно не могу!
– Вот именно. – Папа положил себе на тарелку еще кусок пирога. – С равной мерой вероятности могут оказаться как счастливы, так и несчастливы те и другие. Поэтому лучше не гоняться за призраком, встреча с которым непонятно чем закончится, а направить свои усилия на то, что для усилий как раз и предназначено.
– Это на что же? – с интересом спросила Марина.
Папина тяжеловесная логика в самом деле заинтересовала ее. А вернее, сдвинула что-то в ее голове. Как будто сейчас вот-вот перевернутся стеклышки в калейдоскопе и сложатся в какую-то совершенно новую, неожиданную картинку…
– Да на что угодно, – пожал плечами он. – На карьеру, например.
– Папа, ты о ком-то другом говоришь! – Марина засмеялась. – Не обо мне. Ну какая у меня должна быть карьера? Я достигла всего, чего хотела. И чего могла, главное. Работа мне нравится. Сегодня чуть ли не жизнь спасла одному товарищу, – вспомнила она. – Так что и людям я полезна, в общем. И я не Софья Ковалевская или кто там, Мария Кюри, чтобы стремиться к великим свершениям. Я самая обыкновенная. С быстрым умом. С хорошей памятью. Коммуникабельная. Эти качества дали мне возможность добиться всего, чего я заслуживаю, – заключила она, улыбнувшись про себя тому, что изъясняется словами служебной характеристики.
– В той области, в которой ты сейчас существуешь – да, – согласился он. – В ней ты, видимо, в самом деле достигла своего потолка.
– А в какую же еще мне стремиться область? – воскликнула Марина. – В хирургию? Но я же терапевт, на хирурга мне переучиваться поздно. Да и не хочу я специальность менять.
– Я не об этом говорю, – покачал головой папа. – Не о хирургии-терапии. А о том, что если ты закроешь ту область своей жизни, в которой все у тебя получается неладно и нескладно, то откроются многие другие области, о которых ты сейчас даже не подозреваешь.
«Он прав, – подумала Марина. – Он знает жизнь и знает меня. По себе меня знает – я такая же, как он».
– Но как же…
Она замолчала. Ей трудно было говорить об этом. К счастью, папа и сам догадался, о чем она хочет сказать и не может.
– Ты насчет детей думаешь? – спросил он. – Что должна их иметь?
Марина кивнула.
– Во-первых, ты никому ничего не должна. Во-вторых, опять-таки у многих людей – не скажу, у подавляющего большинства, но у очень многих – дети получаются такие, что сами же родители не понимают, зачем их родили. Приличные, заметь, родители, не шантрапа какая-нибудь, про нее-то вообще речи нет. А в-третьих, никто не мешает тебе родить без всякой любви. Хоть от первого встречного более-менее приличного мужика, хоть от донора спермы. И от донора, насколько я понимаю, даже предпочтительнее. Их хоть проверяют, в отличие от… Ну, ладно. – Он откусил от пирога с тыквой и спокойно сказал: – Поразмысли, Маринка, и поймешь, что я прав. И жизнь твоя наладится.
– А у вас с мамой? Разве у вас было так?
Она не хотела об этом спрашивать, это вырвалось само собою. Дурацкая привычка все прояснять до донышка! Ну разве задают такие вопросы родителям?
– У нас с мамой все было очень давно. – Он пожал плечами, к счастью, совсем не обидевшись на ее бестактный вопрос. – И так или не так, нам уже не имеет смысла размышлять. А вот тебе – имеет.
– Когда мама возвращается? – спросила Марина.
Разговор стал тяготить ее. Точнее, не сам разговор с папой, а тема, которой он коснулся, и она поспешила тему сменить.
– Через два дня, – ответил он. – Сегодня она к деду едет и от него домой.
Примерно так это происходит каждый год. Заканчивается дачное лето, мама возвращается в московскую свою жизнь, и сразу же кажется, что именно эта, московская, у нее главная, точно так же как летом казалось, что нет для нее ничего органичнее зачарованной Махры.
Позавидуешь такой гармоничной жизни! Впрочем, разве у самой Марины она другая? Вот уже месяц длится ее ровное, привычное существование, и только папины слова о том, что она должна перестать искать любовь и закрыть ту область своей жизни, в которой у нее все получается нескладно и неладно, – только эти слова, и даже не слова сами по себе, а выраженная в них мысль стала для нее догадкой и заставила вздрогнуть, встрепенуться…
– Как там дед? – спросила Марина. – По телефону голос бодрый.
– Да и не по телефону тоже, я думаю, – пожал плечами папа. – Как всегда.
Глава 12
Тамара навещала отца раз в год, в конце махринского лета. Марина ездила к деду, если выдавались длинные выходные. Еще раз в год, зимой, он проводил неделю в Москве. Так это сложилось после того как он продал московскую квартиру и перебрался в деревню. К более частому и долгому общению с родными он не стремился, да и ни с кем не стремился делить свои дни. Когда Марина еще в школе училась, то сказала, что дедушка похож на старого князя Болконского; эта характеристика и сейчас казалась Тамаре исчерпывающей.
Олег предлагал, чтобы машина, которую он прислал в Известия за вещами, отвезла Тамару к отцу, но она отказалась, и он не стал настаивать. Не в Антарктиду же добираться – доедет до Вышнего Волочка поездом, а оттуда в деревню Озерцо ходит автобус.
А ей необходима эта последняя точка отрешенности – одинокая поездка к отцу – в ее необъясняемом лете.
Автобуса ждать не пришлось. Крепкий мужик, на вид Тамарин ровесник, по имени Егор приехал из Озерца на видавшей виды «буханке» закупиться, как он сказал, хлебом и консервами и выкликал на привокзальной площади попутчиков. Их оказалось не много: сели сзади за горой мешков две безмолвные старушки, и Тамара устроилась рядом с водителем.
Свернули с шоссе на проселок, дорога шла то сквозь лес, то лугами, и казалось, что жизнь меняется вместе со сменой пейзажа. Тамара давно уже это заметила, и именно за такие вот мгновенные огромные перемены полюбила она дорогу к отцу. Погружаешься во что-то прикровенное, в древесную сень – и тут же дух захватывает от простора, и понимаешь, что все в твоей жизни возможно и ждет тебя впереди что-то неведомое, как в сказке, которую читал в детстве, от того-то дух у тебя и захватывает…
