– Я – человек! Человек! Ты что? Человека в беде бросаешь?
– Противно очень с тобой разговаривать. Молчи тогда. Хорошо?
– А с Тарантиной этим тебе нормально разговаривать? Да дерьмо его фильмы, я уверен.
– Хорошо, – кивнула Ника.
– И все наше кино – дерьмо.
– Хорошо.
– И вообще все современное российское искусство – отстой.
– Ладно, иди вперед.
– И… – Кирилл, не зная, что еще сказать, помычал, потом руками обвел вокруг себя, радуясь, что придумал, воскликнул: – Это все не наше! Оккупированное! Россия – оккупант Азии и… и Европы! Надо все отдать… этим… как их…
– Аборигенам, – подсказала Ника.
Кирилл с сомнением покосился на нее.
– Я серьезно! Что мы нахватали столько земли! Надо отдать ее ну… тем, кто там жил… до нас… Чтобы все честно… Я вот с историком нашим говорил – он тоже считает… Он когда в педе учился, такой диплом писал – «Земли, исторически не принадлежащие России»…
– Это ты про нашего Валериана Леонидовича?
– Ну да… Классный мужик… Он знаешь что сделал, чтобы от армии отвинтиться… – Кирилл стал смеяться и застонал. – Ч-черт… Даже смеяться больно… Они мне, кажется, все тело насквозь прокусали…
– И что там с землями? – вздохнула Ника.
– Да! Слушай! Оказывается, нашего вообще ничего нет! Московское княжество было не наше!
– Да что ты говоришь! – покачала головой Ника. – А чье?
– Блин, я забыл… Поляков, кажется… Или германцев… Это племена такие были…
– Я в курсе, – кивнула Ника. – Предки англичан, у которых было полмира колонии, и немцев, развязавших две мировые войны.
Кирилл хмыкнул.
– Ты чё, телевизора наслушалась? Мозги вам промывают… Мой отец не разрешает смотреть первые четыре канала – там муть и отстой. Имперская пропаганда!
– А как вы новости узнаете?
– У нас канал Евроньюз круглосуточно включен. Ты что, не была у меня? Ну да… Я расскажу тебе… – Кирилл покосился на Нику, она не спорила, и тогда он продолжил с энтузиазмом, не замечая ее выражение лица: – Да все вообще не так было! Россия – агрессор. Ее надо вывести из политической игры, и тогда…
– Хорошо, – прервала подростка Ника. – Вырастешь – займешься. Выведешь Россию из политической игры, вернешь немцам их земли и построишь сорокаэтажный отель на Байкале.
– Почему сорокаэтажный? – удивился Кирилл.
– Так выгодно же. Вот, пришли уже. Плечо подставляй, сядь на корточки, отвернись.
Ника, закусив губу, аккуратно промыла ему раны, которые на самом деле оказались неглубокими.
– У меня вены близко, – доверчиво принялся рассказывать Кирилл Нике, хотя та ничего не спрашивала и не отвечала ему. – Мама говорит, мне надо быть осторожным, если я поранюсь, может кровь вся вытечь… А я вот как раз поранился… Надо маме позвонить, спросить, может, мне лежать надо весь день… А отсюда не позвонишь… вообще сигнала нет. Как я обратно пойду? И вертолет не вызовешь… Мне бы вертолет сейчас… Зря нам Олег сигнальный пистолет не дал… Да, Ник? А Тарантин этот очень подозрительный… Ой, осторожно ты! Что ты, как с бревном, со мной! Осторожней надо! Мне же больно! Вода ледяная какая… Фу, черт… За шиворот натекло… Я сниму лучше рубашку, хорошо? Посмотришь, какие у меня бицепсы… Ты не видела еще? Я волейболом занимаюсь… Чемпион округа… Я – да, чемпион округа… Здесь не надо, не трогай, очень больно… Ой… Говорю, не трогай!
– Кирилл! – не выдержала Ника и слегка хлопнула его по затылку. – Ну-ка, возьми себя в руки! Что ты совсем как…
– Мне же больно! Ты не понимаешь? Как я могу терпеть? Красивые у тебя волосы… Чем ты их красишь?
– Почему крашу? – удивилась Ника. – Руку вот так держи и не дергайся. Сейчас… Все…
– Все женщины красят волосы. Чтобы мужчин привлекать… – Кирилл затрясся от смеха.
– Мне трудно с тобой говорить, Кирилл. У тебя тело шестнадцатилетнего человека, а мозг – трехлетнего.
– А у него? У этого Тарантины?
– Что ты хочешь спросить? – Ника отодвинулась от Кирилла и посмотрела ему в глаза. – Нравится ли мне Игорь? Да. Еще вопросы есть?
– Да мне плевать! – изо всех сил рассмеялся Кирилл. – У меня… – Он подумал. – У меня вообще девушка есть в Москве.
– Да? Поздравляю. Здорово. Пошли. Опирайся на меня, если голова кружится.
Кирилл ухватился за Никино плечо, навалившись всей тяжестью.
– Да, есть. У нее грудь большая… – хвастливо продолжил он.
– Больше, чем твоя голова? – уточнила Ника.
– Больше, – кивнул Кирилл, не замечая иронии. – И… – Он задумался. – И ей двадцать три года.
– Здорово. Ты все-таки ногами сам тоже перебирай, не висни на мне, а то я упаду. У меня еще нога побаливает.
– Я вообще против, чтобы Тарантино с нами ночевал. Я ему так и скажу.
– Давай, – кивнула Ника.
– Или ты скажи.
– Я? Я?! – засмеялась Ника.
– Ну да. Тебя он послушает и уйдет.
– Нет. Знаешь, если на нас ночью нападут маргиналы из Лисьей бухты или местные татары, то лишний мужчина не помешает.
– А могут напасть?
– Конечно.
– Ч-черт… Ну ладно. Вот кстати! Татарам надо эти горы отдать! Они же здесь всегда жили! Пока мы у них все не захватили!
– Они придут к тебе сегодня ночью, бить тебя, ты руки подними и скажи им, может, тебя и пощадят.
Кирилл покосился на нее.
– Американские психологи говорят, что если ты не уважаешь своего собеседника, он не услышит твоей правды. Я тебя не слышу. Всё. Если хочешь, чтобы я тебя услышал, повтори еще раз, с другой интонацией. Я видел такой тренинг в Интернете. Повторяй, пока я с тобой не соглашусь. Ну, давай!
Ника слегка толкнула Кирилла и, молча улыбаясь, пошла дальше. Он, бубня, потащился за ней.
Видел бы ее сейчас Антон. Видела бы мать… Нет, о матери не надо думать. Ника с удивлением поняла, что уже не первый раз сегодня перед ней встает лицо Анны. Обычно она о ней не думает. Если и вспоминает, то сразу отгоняет все мысли. А сегодня как-то… То неожиданно вспомнила, как Анна водила ее маленькую на каток, каталась там вместе с ней. Анна на лыжах каталась хорошо, а на коньках – не очень. Она смеялась, держалась за бортик, падала несколько раз. И маленькая Ника, наверно, первый раз видела, что у матери тоже что-то может не получаться, и неожиданно сама поехала на коньках, как будто раньше каталась. Анна ее хвалила, удивлялась, что Ника такая ловкая, такая смелая…
То вдруг пронеслась картина, как Ника первый раз выиграла на соревнованиях. Искрился снег, ярчайшее солнце светило в глаза, Ника сняла очки, стянула перчатки, не веря еще в победу, к ней подбежали счастливые родители, вместе, молодые, красивые, смеющиеся, стали ее целовать… И если Нику попросили бы описать, что такое счастье, она вспомнила бы эту секунду, когда мир был полон солнца, света, рядом были родители, к ней бежал довольный тренер, потрясая руками в воздухе, она чувствовала, что в жизни все получается так, как должно быть…
