– За что за это?! – выскочил тут же из-за его спины, как черт из табакерки, Толик. Обвел театрально рукой вокруг себя. – За все за это тебе светит лет двадцать, милок!
– Двадцать! – осип сразу парень. – За что?! За то, что я у вора ворованное добро забрал?!
– Ага, и за это тоже, – соврал Толик.
Конечно, предъявить парню это в качестве обвинения можно было с большой натяжкой. Даже учитывая его чистосердечное признание! Дело с кражей у антиквара давно в архиве. Нынешний обладатель, успевший отсидеть за кражу, ныне мертв. До смерти если он и пытался заявить о пропаже у него драгоценностей, то до конца дела не довел. Либо не захотел, либо не успел.
А вот что касается всего остального...
– А убийство Степушкина? А убийство Марии Углиной? А убийство ее соперницы – Татьяны Востриковой? – начал перечислять Толик, загибая перед носом парня пальцы и не без наслаждения брызжа ему в лицо слюной. – Это как? Это куда спишем?
– Н-не знаю! – Парень совершенно ослаб, того гляди сольется бесформенной кляксой на пол, захныкал даже, что совсем уж непристойным им всем показалось. – Не убивал я никого, вы что! Я курицу-то матери убить не могу, она соседа просит, а тут люди! А тетю Машу я очень любил! И дочь ее люблю! Разве же я смог бы?!
И тут же, проявляя чудеса осведомленности, проговорил невероятным образом восстановившимся голосом:
– Так Вовка-библиотекарь будто сознался, что убил ее. Я-то тут при чем?! А Таньку я вообще почти не знал. Зачем мне она?!
– Зато Жору Степушкина ты знал преотлично, – не сдавался Толик, решив отыграть на малом все свое утрешнее нерасхристанное на жену зло. – За ним ты следил? Следил! Много камер-то понатыкал по его дому, пока тот в больничке лежал?
– Нет, три всего, – признался Иван. – Сначала одна камера была, я уловил, как он из волос всякие секретики делает, потом все в точности повторил.
– А цацки когда украл?
– А вот как лег Жорка в дурку, так и забрал.
– А что дальше?
– А дальше решил в доме камеры установить, – со всхлипом покаялся хакер недобитый. – Думаю, если такое добро в пристройке прячет, не боится, то что может в доме хоронить?
– Увидал?
– Увидал.
– И что же?
– Он без конца какое-то добро в дом носил. Думаю, что чистил втихаря квартиры. Ну и я... Кое-что забирал, в чем он не особо разбирался и учет чему не вел. Сбывал по мелочи, на аппаратуру хватало, я же не стоял на месте, я развивался. Что-то всегда приходилось модернизировать, а на это деньги нужны. Вот я и...
Все меж собой переглянулись. История была, а не казалась просто невероятной. Под боком у сельчан проживали два талантливейших в своем преступном роде человека, а никто не подозревал ни сном ни духом, одним словом. Один воровал у честных граждан, второй воровал у вора. И кто знает, как долго бы это продолжалось, кабы не смерть первого и не такой жестокий ляп второго.
– Где в доме камеры установил, умник?
– Одна в прихожей, вторая в кухне, третья... Третья в спальне, – он неожиданно покраснел и снова замотал дурной своей лохматой башкой. – Только не подумайте, мне его забавы ни к чему были, отвратительно все это выглядело, если честно. Но что-то он прятал в доме, точно. Что-то значимое...
– Говори, говори, не молчи, милый, – ежился перед ним, как припадочный Толик, пожирая парня бешеными глазами.
– Без конца он в подвал ходил. Как сходит, так за покупками отправляется. А один раз вообще подсек, как он оттуда вышел с деньгами. Пересчитывал, короче.
– И ты решил, что тайник у него еще и в подвале имеется. И теперь не с цацками, а с конкретным баблом, так? – снова Толик.
– Так.
– И дальше что?
– И дальше решил установить камеру в подвале.
– Установил?
– Нет, не успел.
– А как же ты решил камеру установить в подвале, если Степушкин все время дома жил, в больницу-то он один раз в году ложился?
И вот тут бедный мальчик, покаянно мотая головой, со слезливой маетой признался, что подбил свою мать на преступное дело. То есть велел ей подсыпать порошкообразное снотворное Степушкину в чай, когда принесет ему газету. Тот иногда позволял себе поболтать с почтальоншей. И до чая дело доходило. Вот и решил Ваня Лемешев маму к делу приобщить. Больно уж тревожно ему жилось оттого, что главного секрета Степушкина он не знает.
Узнал!
– Так, и что дальше? Усыпила его твоя мать, а дальше что?
А дальше мальчик-переросток успел только до подвала кабель довести, как светать стало. Да еще и Степушкин принялся ворочаться, того гляди проснется, нужно было торопиться. Решил, что в следующий раз непременно доделает. Как Жорка в магазин в город уедет, так он найдет способ проникнуть к нему в дом и установить еще одну – самую главную – камеру.
– Установить не успел? – уточнил Толик и с брезгливой гримасой шарахнул парня по макушке ладонью. – Жорка тебя на месте преступления застукал, и тут у вас бойня и случилась, так?
Все снова переглянулись.
Что же, картина преступления была яснее ясного. Лемешев сколь угодно мог мотать головой и хныкать, что не убивал, что пришел по звонку и прямо с порога получил в лоб. Ему никто не верил.
– Слушай, еще вопрос, – вдруг очнулся от задумчивости Данила.
– Да, да, – вскинулся Ваня, часто-часто моргая, чтобы прогнать слезы. – Я не вру вам, поверьте! Да, я вор! Но крал у вора! Он же сам эти драгоценности у кого-то украл. И деньги эти... Их много было, точно! Он то и дело в подвал нырял. Он же не работал нигде. Откуда они у него?!
Толик отвернулся со злым, исказившимся от неприязни лицом. Забурчал что-то про недоумков переросших, которые потом в дом к кому-то приходят и условия там свои диктуют.
Про зятя вспомнил своего, тут же догадался Данила. Не давала ему покоя его въедливость. И щетки своей зубной выброшенной Толик ему простить никак не мог. И того, что дочерью теперь его распоряжается. А главное, что Тамарке он впору пришелся. Хвалит на все лады, а его вот загнобила совершенно.
Может, правда ему жену поменять, а?
Это уже Толик совсем неслышно пробормотал, прежде чем выйти на улицу.
– Вот скажи, драгоценности ты украл, так? – уточнил для порядка Данила, снова возвращаясь к беспокоившей его теме.
– Так, – послушно кивнул Лемешев.
– А куда дел?
– А это... Это я их того... – Он умолк со смущением, потер ладонь о ладонь, вздохнул протяжно. – Я их продал!
– Кому?
– Ювелиру одному старому, мне его через Интернет порекомендовали. Я с ним опять же в Интернете списался, выложил фотки. Он молчал какое-то время, потом осторожно начал интересоваться, откуда у меня это добро?
