– Можно вас? – окликнул ее Данила, решив немного разговорить дамочку, прежде чем в дом войти.
Она не вздрогнула, не отшатнулась, хотя, по его понятиям, и могла бы. Такое увидать и не чокнуться не каждому по силам. Коротко кивнула, шагнула в его сторону.
– Вы нашли убитого? – спросил Данила, подхватив ее под локоток, показавшийся ему вытесанным из куска льда, таким холодным и жестким он был.
– Да, я. – Она покорно отошла от калитки, в которую уже начал просачиваться приехавший люд, обремененный чувством долга по роду своей деятельности.
– Вы во сколько к нему в дом вошли?
Он выразительно глянул на часы. Сейчас было пятнадцать минут двенадцатого.
– Я?.. Не помню точно. – Ее глаза растерянно заметались, взгляд запрыгал по его плечам, рукам, ушам, по всему, кроме лица. – Может, в десять, может, чуть раньше.
Это легко проверить и вычислить по звонку в дежурную часть, обласкал ее взглядом Данила. Не будь дурочкой, говори честно.
Она поняла и вспыхнула.
– Девять тридцать, – буркнула она и выдернула локоток из его пальцев. – Нечего меня лапать!
– Упаси, господи! – Он в театральном испуге поднял вверх обе руки. – Девять тридцать, значит... А вы всегда так рано к нему на свидания бегали? Я ведь слышал, что вы в некотором роде были... гм-м, любовниками, так? И встречались будто бы вечерами, нет?
– Были, и что? И еще были бы, как бы не этот урод! – Она вытянула руку в сторону дома, странным образом та не дрожала, держалась твердо, как у памятника.
Может, он к ней придирается? Может, наслушался Бабенко и теперь в каждом жесте несчастной женщины ему что-то чудится не такое, как должно было бы быть? Может, ей чужды истерики, может, она из стали и камня вылеплена? Неспроста же в любовники себе бывшего уголовника взяла, ой неспроста.
– А что за урод-то?
– Так этот... Сын местной почтальонши, хакер чертов!
– Вы узнали его? – удивился Данила.
Про личность возможного убийцы, оказавшегося на месте преступления, ему Толик ничего не рассказывал.
– А чего его не узнать-то! Он с Сашкой нашей любовь крутит! – зло фыркнула «стальная» женщина.
– С Сашкой которой?
Внутри тут же неприятно заныло, как от голода иногда. Отвратительное такое чувство, мерзкое, что-то обещающее ему, гадость какую-то непременную. Не слушать бы его, да оно ноет и ноет под ребрами.
– С Углиной, с какой же? А то вы не знали, что она с ним уже давно встречается!
Насколько помнил Данила, Углина Александра заявляла всем и каждому, ему в том числе, что ни с кем не встречается, никого, кроме мамы, не любила и не любит. Толик, правда, что-то говорил такое про ее алиби, что с кем-то она ночь провела. Но он мимо ушей пропустил эту информацию, в детали не вдавался, теперь вот его в эти самые детали мордой тыкают.
– Итак, давайте по порядку, – сложил он ладонь к ладони и нацелил их на школьную секретаршу. – В доме рядом с убитым Степушкиным вами был обнаружен сын местной почтальонши, как там его?
– Ванька Лемешев.
– Иван Лемешев был вами обнаружен рядом с телом убитого, так?
– Так.
– В руке он сжимал что?
– Нож! Большущий такой, он у Жорки в нижнем ящике стола всегда лежал, мы его почти никогда не доставали. Страшный нож, с зоны, он говорил, что за такой запросто посадить могут.
– Итак, нож, который держал Лемешев, принадлежал Степушкину, так?
– Так! Но только Ванька его не держал, он им Жорку убил. Ишь как вы закручиваете, умненько, нечего сказать! – фыркнула со злостью Ляля.
Отшвырнула прочь нацеленные в ее грудь ладони Щеголева и сама уже ткнула ему в грудь указательным пальцем. Воистину баба была стальной, палец чуть в позвоночник не уперся, аж грудина вся загудела, как церковный колокол.
– Только не вздумайте оправдать этого урода! Знаю я ваши штучки! – зашипела, зашипела стерва, наседая на бедного Щеголева, он аж попятился. – Я про этого хакера чертова много чего знаю. И совсем я, между прочим, не удивилась, обнаружив его рядом с Жоркой. Молодец, что хоть пригреть успел сволочь эту перед самой смертью. Хоть след ему на башке свой оставил!
– И чего же вы знаете? – Данила убрал ее без конца тюкающий в него палец от своей груди, дыра там ему не нужна была вовсе, и уж тем более от пальца.
– Он следил за Жоркой!
– Следил? С целью? – Он ничего вообще не понимал пока, а понять хотелось.
– Ой, это такая долгая история, что на одной ноге ее не рассказать, – она кивнула в сторону дома. – Вам там сейчас надо быть, ступайте. А я вас тут подожду. Только прежде чем вы уйдете, хочу вас готовой историей снабдить.
– В смысле? – вытаращился на нее Данила.
Школьная секретарша нравилась ему все меньше. Какая, к черту, непредвзятость, если от ее слов, выплевываемых пухлым красивым ртом, ледяных глаз, больше похожих на змеиные, у него по хребту мурашки маршировали. Когда тут о презумпции думать, если ничего, кроме предостережений Бабенко, не вспоминалось теперь и в голову не лезло.
– Короче, так! – Ее руки взмахнули стальными крыльями, он, кажется, даже лязг металлический слыхал, уперлись кулаками в бока. – Этот Лемешев вместе со своей шалавой Сашкой Углиной установил в доме моего... Степушкина камеры наблюдения. Сначала, правда, они в пристройке их приладили, скорее всего потому, что углядели, как он туда то и дело снует. Они увидали, как этот идиот достает из тайника цацки, которые он у антиквара подрезал, дождались, пока Жорка в больницу ляжет. Обворовали его и... Вот дальше я пока не знаю! Как именно Машка догадалась? Как нашла у доченьки своей умненькой ту самую ерунду, которую в руке в смерти сжала, я не знаю! Об этом лучше бы у самой Машки спросить, да нету ее. Но зато доченька ее осталась! У нее и спросите.
Она аж запыхалась. И стояла теперь, тяжело вздымая полуголые сиськи прямо в подбородок Щеголева. Он на всякий случай отошел еще на полшага.
– То есть вы хотите сказать, что Саша Углина убила свою мать из-за похищенных у вора-рецидивиста украшений? – Уловить суть ему все же удалось, правда, суть эта в голове укладываться не желала.
– Уж не знаю, сама она их украла или Ванька крал. Но как-то ерунда эта в руке у Машки оказалась? Значит, дома она ее нашла. А может... Может, вообще в деле с ними была, заодно то есть. Что-то не поделили...
– Так, стоп! – Данила замотал головой, как старый заезженный мерин. – С этим более-менее разобрались. Дальше... Зачем Лемешеву Степушкина-то убивать, если он его уже обворовал?! И, по имеющимся у меня сведениям, Степушкин смирился с потерей драгоценностей. Зачем ему его убивать?
Он упорно не хотел приплюсовывать к имени парня, которого эта леди обнаружила с шишкой на лбу рядом с трупом, имя Саши Углиной. Он не мог, не хотел верить, что эта красивая девушка с невероятно синими чистыми глазами способна была на кражу со взломом, на убийство своей матери, на убийство вора-рецидивиста, да даже на простую подготовку всего этого, он не верил, что она была способна! Не говоря уж об исполнении.
