– Я тут отлучусь ненадолго, переодеться мне надо, – пояснил он. – А ты присмотри, чтобы никто не подходил близко, поняла?
– Конечно, никого не подпущу, Степаныч, чего я, не понимаю! – И тут же из-за ее забора разнеслось: – А ты че там нашел чего-нибудь?
– Нет, ничего. Ты пока вспомни, не видела вчера Таню вечером? Может, когда скотину загоняла, она как раз и в гости к кому-нибудь шла? – прикрыл он свое вранье вопросами и трусцой подался домой.
Там он осторожно извлек из пакета вырезанный из земли след, оставленный, возможно, убийцей девушки. Переложил его на лист белой бумаги, запер все в ящике письменного стола, предварительно освободив его полностью. Вымыл тщательно руки, до трупа все же дотрагивался, неприятно как-то. Подошел к шкафу. Раскрыл створки и потянулся за формой.
Сегодня его не в чем будет упрекнуть господам милиционерам. Сегодня он встретит их во всеоружии. Будет вежлив, сдержан, опрятен и в форме, разумеется. И язык на сей раз он будет крепко держать за зубами. Еще крепче, чем в прошлый раз.
Почему так? Уж не потому ли, что возмездия с их стороны опасается за сокрытие возможной подозреваемой от следствия?
А нет, не поэтому. Из-за этого-то ему чего печалиться? Никто же, кроме него и Тани, не знал об этом. Нет, молчать он станет по другой совсем причине. Он, кажется, немного начал догадываться, кто вершит в его деревне злые дела. Осталось понять, зачем, и дело будет закрыто. А нет! Еще надо будет доказать все это, иначе попрут его с его догадками, как и в прошлый раз.
Глава 9
Снова убийство, снова в той же деревне, и снова женщина! Он что, участковый этот, думает, что ему больше занятий нет в жизни, как его погань деревенскую разгребать?!
Данила с ненавистью скребыхал устаревшим лезвием по отросшей за сутки щетине. Из зеркала на него смотрело собственное угрюмое лицо в хлопьях пены, наметившимися черными кругами под глазами и крепко сжатыми губами.
Так он давно не злился, лет двадцать, наверное!
Ну почему снова ему выпало дежурство на этот день? Почему снова этот день явился выходным, когда он только-только собрался сходить с Леночкой куда-нибудь? Ему столько трудов стоило сгладить холодок непонимания, возникший между ними после откровений Толика, правильнее, его жены. Леночка рассердилась на него тогда за его вопросы, сильно обиделась и не разговаривала долгих четыре часа. Потом они помирились, вместе приготовили ужин, забрались, как по команде, в постель, но неприятный саднящий холодок две с лишним недели сквозил и сквозил между ними.
Лишь позавчера окончательно удалось устранить это непонимание, лишь позавчера разговорился с собственной женой до повышенных тонов. Вчера закрепил все букетом и флакончиком ее любимых духов, договорились на сегодня выбраться за город мясо пожарить на гриле.
Подарили родственники им на годовщину свадьбы великолепную раскладывающуюся штуковину, которую при желании можно было превратить в мангал, гриль или крохотную печурку для котелка либо походного чайника.
Решили сегодня посвятить тому, чтобы опробовать подарок, воздухом подышать, жара заметно отпустила, самое время.
Подышали! Забыли действия свои согласовать с жителями занюханной деревеньки, мать их...
Что вот им приспичило помирать именно в выходные-то, а?! Почему не вторник или четверг, к примеру, выбрать для этого скорбного дела? Чего снова в выходной?
– Данечка, ты собрался? – раздался под дверью ванной все понимающий и от этого печальный голосок жены, и следом ее коготки заскребыхались в дверь, ручка повернулась. – Я войду?
– Конечно, милая. – Данила резким движением провел лезвием по подбородку, и оно тут же отомстило, оставив крохотный порез на самом видном месте. – Черт! Ну чего все так, а?..
– Не стоит так злиться, милый. – Ее руки обвили его вокруг талии, сцепились в замок на его пупке, щека жены прильнула к его голым лопаткам. – Съездим в другой выходной. У нас с тобой вся жизнь впереди.
– Ладно... А ты не злишься, нет? – спросил он и тут же задался другим, сильно беспокоившим его в последние дни вопросом.
А чего она не злится-то? Чего не раздражается? Нашла себе занятие по душе в его отсутствие? Привыкла к его отлучкам? И...
Нет, ну чего он снова заводит себя? Чего нервничает? Знает же, что никуда она от него не денется и без него никуда не хочет. Научилась даже с его матерью ладить. И в прошлый раз, когда он в бессильной ярости пытался дозвониться до дома и ей на мобильник, она как раз у нее и была. А телефон мобильный остался дома на зарядке. Все можно объяснить, если не накручивать себя и не пытаться искать причину для скандала.
А он ее, как обвинила его Леночка, ищет. Придумывает разные способы для непонятного неудовольствия. И даже собирает сплетни! А слушать никого не надо, надо жить своим умом и своим домом. И жить по тем законам, которые в этом доме сами же они и установили. И Толик с его болтливой, вечно все додумывающей самостоятельно женой пускай идет куда подальше.
– Ты точно не злишься, Леночка?
Забыв про свербящую царапину на подбородке, Щеголев повернулся к своей жене, уткнулся только что выбритым и порезанным лицом в ее волосы, втянул родной милый запах. Устыдился. Как можно обижать ее – такую родную, милую, славную! Как можно обижать ее дурацкими подозрениями?!
– Я не злюсь, ты только покушать с собой не забудь взять. Пакет у порога. В прошлый раз тебе пришлось голодать весь день. Неизвестно, что там сегодня...
Как в воду глядела его милая. Как знала!
Проблемная деревня мало того, что планомерно лишала их отдел выходных дней, так еще оказалась мастачкой на сюрпризы совсем не лучшего свойства.
Убиенной оказалась Вострикова Татьяна, девятнадцати с половиной лет от роду, сирота. По слухам старожилов – цыганка то ли по материнской линии, то ли по отцу. По тем же слухам, произносить теперь которые деревенские жители не стеснялись, Татьяна при жизни не поделила мужчину с погибшей ранее – Углиной Марией. Будто скандалили они не раз из-за него. И она запросто могла быть причастна к ее гибели.
– Видали царапки-то у нее на лице? – спросила у Данилы одна из женщин, стоявших на месте преступления в толпе зевак. – А ведь Машка, болтают, кого-то сильно поцарапала перед смертью. То-то же...
– Ага! Запросто могла Маню удушить. Танька, она бешеная была, – поддакнула тут же еще одна из толпы.
– А ее тогда кто?
– А ее тот, кто отомстить хотел! – развивали версию за версией сельчане. – Она Машу убила, а за нее было кому мстить.
– Это кому же? – не выдержал Щеголев, откликнулся на сплетни, выговариваемые совсем не шепотом.
– Дочке – раз. Она же совсем осиротела, – опять из толпы понеслось. – Игорь – два. Сильно убивался по Маше и до сих пор головы не поднимает. И Володьке дело опять же было до всего. Он хоть и безнадежно любил Машу, но любил живую. Видал ее каждый день, подарки дарил. А теперь что?
