Даниил Сергеевич мягко тронул ее за плечо, обернулся на коллег, спросил:
– Кто-нибудь говорил с этой Востриковой?
Все, включая Степаныча, отрицательно замотали головой.
– И не был у нее, что ли, никто?! – повысил голос Щеголев.
– Я! – Участковый школьником поднял руку, вторую подложив под локоток, шагнул вперед. – Я был у нее в доме, стучался, не открыла. Дома, видимо, нет. На двери замок. Спросил соседей, никто не видел. Может, уехала. Она собиралась в город совсем съезжать, работу там нашла.
– Когда же она успела? Только что цветы в подарок получила и уже в город.
– У нас автобус до города в день три раза ходит, – едва слышно подсказала Саша. – Могла и уехать.
– Итак... – Щеголев, призывая Сашу к вниманию, снова едва ощутимо тронул ее за плечо. – У вашей мамы должно было вчера состояться свидание с ее новым знакомым, так?
– Так.
– И, если я правильно понял, оно должно было состояться у него в доме, так?
– Так, если она собиралась у него ночевать.
– А как она могла очутиться на берегу пруда, не знаете?
– Не знаю. – Саша мотнула головой. – Мама туда вообще никогда не ходила. Нужды не было. Место то никто у нас в деревне не любит, одни лягушки и ужи. Осока ноги обстрижет так, что потом две недели заживать будут.
– Так, так, так... – задумался Даниил Сергеевич. – Стало быть, ее новый знакомый позвать ее туда погулять не мог?
– Зачем?! – изумленно вскинула на него глаза Саша, поморгала бездумно, качнула головой. – Он небось любовное гнездышко готовил. Маму ждал, раз она собралась ночевать у него. Ненавижу, сволочь!..
Потом они еще ее о чем-то спрашивали. О чем-то, по их мнению, относящемся к делу, но она ничего не могла сказать им по существу. Ничего! Потом к ее глазам подносили маленький пластиковый пакет с блестящей крохотной безделушкой, просили опознать. Она не опознала. Вскоре они ушли, с ней остался лишь Павел Степанович. Он долго еще хлопотал над ней. Снимал с нее кроссовки, укладывал на диван, укрывал одеялом. А перед этим заставил выпить две какие-то таблетки и сказал, что завтра утром он за ней заедет, нужно будет ехать в город и там хлопотать.
Слушала она его не очень внимательно и не смотрела почти, закрыв глаза. Потом вдруг сделалось очень тихо. Она подумала, что и он ушел тоже. Распахнула глаза, а Степаныч стоит посреди комнаты и кроссовки ее рассматривает.
– Что? – дернулась Саша и попыталась подняться. – Чего так смотришь?
– Нет, нет, ничего, – он виновато хихикнул. – Грязные какие. Где так изгваздаться можно было? Дождей нет уж давно.
Пробормотал и ушел, но перед этим, правда, кроссовки ее тщательно вымыл прямо над раковиной в кухне. Мама бы увидела, разогнала бы...
Мама не шла у Саши из головы. Не прошло ни одной минуты, чтобы она о ней не вспоминала. Натыкалась на любимую мамину кружку в кухне, и тут же следовал острый толчок в сердце. Распахивала шкаф, чтобы найти свое белье, и снова мамины вещи лезли в глаза, и снова болезненная судорога внутри.
Это было непереносимо, эта непрекращающаяся боль изводила ее. Она почти перестала есть и спать. Нет, из кровати поднималась редко, только по необходимости – сходить в магазин, на почту, в туалет и на кухню. И лежала будто с закрытыми глазами. Но вот сон не шел. Она не могла спать, она все думала и думала. Вспоминала и вспоминала.
Бабенко тут на днях, встретив ее у Маринкиного прилавка, намекнул, что скоро Сашу потянут на допрос в город. И что им просто необходимо переговорить перед этим.
– О чем?
Саша с трудом понимала его. Она только что протянула Марине деньги и не могла вспомнить, что же хотела купить. Та нетерпеливо шевелила толстыми растрескавшимися губами, но пока не орала и не грубила, ждала. И Саше очень хотелось вспомнить, очень. Хлеб брала вчера, он не был нужен ей. Брала по привычке. Они с мамой всегда покупали свежий хлеб, каждый день покупали. И она таскала из магазина его тоже каждый день, хотя и не притрагивалась к буханкам, и они уже заняли половину их полок.
Нет, хлеб точно ей не нужен. Может, тогда молоко? Так она его сроду не пила. Да и мама его брала у соседки тети Нюры. Парное всегда брала. Зачем ей магазинное?
– Ну! Чего нужно-то, Сашка? Погоди ты, Степаныч, со своими разговорами. Она мне очередь задерживает!
Очереди той было три человека. И никто особо не торопился, любопытство навострило всем стоящим за Сашей уши, и они ожидали тихо и безропотно. Это Маринка просто так, из природной вредности ее торопила.
– Ну! Хлеба может?
– Нет, хлеба много. Хоть выбрасывай. – Саша пожала плечами, обвела рассеянным взглядом магазинные полки.
– Выбрасывать не надо, доча, – вцепилась ей в локоток бабка, что стояла за Сашей. – Я заберу у тебя теленку. Не выбрасывай...
– Не буду. А! Вспомнила! Порошок стиральный мне дай и зубную пасту.
– Ну, наконец то! – фыркнула Марина. – А то я уж думала, век не разродишься!
– Чего городишь-то, чего городишь?! – сердито усовестил ее Бабенко.
Дождался, пока Саша возьмет покупки. Взял ее под локоток и повел из магазина.
– Ты должна со мной обо всем поговорить, – шептал он ей на ухо, выводя на улицу.
– О чем? – Она правда не понимала. – О чем обо всем, Павел Степанович?
– Ну... О том, о чем ты станешь рассказывать, когда тебе начнут задавать вопросы.
– А какие вопросы мне станут задавать? Я же вроде отвечала что-то. – Саша осторожно высвободила руку из потных пальцев участкового.
– Вот именно, что что-то! – воскликнул он с горечью. – И это никого не устроило. Никого! Городские получили по выговору, что по горячим следам никого не задержали. Мегаполис, говорят, какой, не смогли убийцу найти среди полсотни народу.
– Народу полсотни, а убил-то кто-то один! – возразила Саша и тут же всхлипнула. – Как представлю, что этот гад ходит все так же по деревне, жует, спит... А мамы... А ее больше нет!
– Вот именно. Вот именно, – повторил Степаныч, кивая головой, потом глянул на нее как-то уж очень пронзительно и спрашивает: – А ты-то где была, Сашок, той ночью, а? Тебя-то не было дома, я не один раз заходил утром, когда труп нашли. Ты что-то слишком долго где-то спала. Где?
– Неважно! – озлобилась она тут же. – Это не имеет отношения к делу!
– Это ты так думаешь, милая, – он кивком головы указал куда-то себе за спину. – А они станут думать по-другому.
– А как?
– А так, что у тебя нет алиби!
– А зачем мне оно?
– Как зачем?! Как зачем?! Они всех готовы подозревать, всех буквально!
– И даже меня?! – У нее чуть порошок с зубной пастой из рук не вывалился. – Совсем, что ли?!
