Для удобства Филипп представился коммерсантом по имени Георгий Фрадков. Ему показалось, что фамилия премьер-министра вполне подходяща для такого рода занятий.
Улыбчивый китаец лет пятидесяти, Лао Чен, остановился у тюков с материей. Продемонстрировал качество.
Филя восхищенно поцокал языком:
— Лао, вот эти шторы возьму уже на следующей неделе! Качество отличное! Настоящая фирма!
Китаец удовлетворенно подтвердил:
— Фирма-фирма, уважаемый Георгий! Берите много. Две партии берите.
— А что? Может, и две возьму… Хорошо, что я твой адрес нашел. Я когда из Москвы четыре года назад уезжал, мне вас один друг советовал.
— Друг — это хорошо. Хорошо — друг. Если друг не советует, вы дорогу сюда не найдете!
— Колян его зовут. Помнишь такого? Колян-Николай! Давно его не видел… Не знаешь, как его найти?
Чен заявил, все так же улыбаясь:
— Николай — не знаю. Узнаю — говорю сразу, уважаемый Георгий!
Агеев хлопнул его по плечу:
— Спасибо, Лао! Клевый ты мужик!
Чен, чувствуя руку на своем плече, придержал ладонью карман пиджака — из кармана чуть выглядывала пачка пятисотрублевок, ее китаец и защищал от посягательства, не заметив, что второй рукой коммерсант Георгий молниеносно опустил в другой карман его пиджака нечто размером с пуговицу — подслушивающий жучок.
Голованов изучал распечатки бухгалтерии фирмы Мальцева — об этом просил Меркулов, и хотя Голованов был убежден в тщетности такого занятия, но все равно больше делать было нечего. Плетнев пил минеральную воду, сидя на подоконнике скучал. Филипп Агеев дремал за своим рабочим столом, положив голову на руки.
— Странно, — сказал вдруг Сева.
— Что именно? — спросил Филя, не открывая глаз.
Плетнев тоже посмотрел вопросительно.
— Мальцев жертвовал деньги на благотворительность, уходил от налогов.
— Обычное дело, — сказал Плетнев.
— Обычное-то обычное, да не совсем. Суммы какие-то просто смехотворные. Так на налогах не сэкономишь. Год назад он жертвовал гораздо больше.
— Значит, дела у него последнее время шли не очень, — предположил Агеев.
— Тогда зачем вообще это было делать? Из того, что я вижу, складывается только одно впечатление. Он кому-то что-то доказывал, демонстрировал, причем явно не налоговой полиции.
— Каким-то рэкетирам?
— Едва ли, — задумчиво сказал Голованов. — Пожалуй, стоит посоветоваться с Меркуловым.
— Его же нельзя беспокоить, — напомнил Плетнев.
— Боюсь, время пришло.
Ирина
Ирина сидела на диване возле магнитофона и слушала найденную пленку. Она практически ничего не понимала и была так сосредоточена, что не слышала, как хлопнула входная дверь. В комнату вошла Катя с пакетом. Ирина заметила ее, только когда та подошла вплотную, вздрогнула.
— Уф, Катька, нельзя так людей пугать!
Выключила магнитофон.
— Привет! — наигранно весело сказала Катя. — Решила заскочить посмотреть, как ты тут подоконники грызешь. Вот, — она приподняла пакет, — в супермаркет забежала.
В пакете были фрукты, йогурт, блинчики, пельмени.
— Да была я сегодня в магазине.
— Н-да? И где же продукты?
— Турецкому отправила.
— Понятно. Ничего, лишним не будет. Что от мужа слышно?
— Аты разве телевизор не смотришь? Он сбежал сегодня утром.
— Как?! — Катя села рядом.
— Шутка.
— Нашла случай пошутить… Что адвокат?
— А что адвокат? Звонит, отчитывается, но, в общем, ничего нового.
Обе замолчали. Катя почувствовала себя лишней: похоже, Ирина ей не рада и помощи от нее не ждет. Но она все-таки попыталась как-то наладить контакт. Спросила беззаботным голосом:
— А что это ты слушала, когда я вошла? — кивнула на магнитофон. — Голос как будто знакомый…
— Нашла вот у Турецкого — спрятано было… Не знаю, вдруг это как-то поможет?
Ирина включила запись. Катя вслушалась в голоса. Вдруг энергично закивала.
— Знаю, знаю! Точно. Вот этот — министр, забыла фамилию… Макаков… Нет, Максаков!
— Максаков?
— Ты где живешь, Ирка? Министр такой есть, по ящику часто выступает…
— А второй?
— Второго не знаю… Подожди! Ты думаешь, это какая-то улика? Против кого? — Катя немедленно увлеклась. — Против этого второго? Максаков-то большая шишка…
— Не знаю.
— Ты бы передала пленку адвокату, пусть он послушает и спросит у Александра.
— Может, и передам, — кивнула Ирина. — Или сама у него спрошу. И вообще, не говори об этом никому, ладно?
— Хорошо, — вздохнула Катя и пошла к двери, остановилась. — Послушай, а может, ко мне пока переберешься? Страшно ведь одной, а?
Ирина вспомнила настоятельные просьбы мужа уехать из дома. Что они все, сговорились, что ли?! А кто в лавке останется? И она сказала решительно, хотя совсем неискренне:
— Мне не страшно. И потом, я уверена, со дня на день он уже вернется.
Катя ушла, пряча улыбку. Черт разберет этих Турецких. Только-только вроде бы разругались насмерть, и вот поди ж ты…
Турецкий
Турецкий сидел на корточках, прислонившись к стене, и с тоской поглядывал на высокий забор. Арестанты были на прогулке, но Александра Борисовича свежий воздух не радовал.
Дни идут. Из тюрьмы он ничего не может сделать. И не может никому довериться. А от его бездействия там, на воле, возможно, пострадают невинные люди.
Неподалеку Степан интенсивно отжимался.
— Физкультура, да? — вяло поинтересовался Турецкий.
— Я к воле готовлюсь. Тебе-то что?
— Физкультура — это зло, — сказал Турецкий.
— Как это? — удивился Степан.
— Да очень просто. Взять, например, бег. Бегущий напрягается, потеет, громко дышит и выглядит неопрятно, даже если он в форме. А идущий практически всегда элегантен. Никакого особенного надрыва и напряжения, просто переставляешь ноги в любом направлении и наблюдаешь окружающее. Опять-таки регулярные прогулки не только положительно влияют на организм, но еще и провоцируют умственную деятельность. Идешь себе, идешь, и вдруг в голову начинают проникать всевозможные мысли. А мысли — это всегда хорошо.
Степан наконец понял, что над ним просто издеваются.
— Да пошел ты…
Через некоторое время Степан не выдержал и подошел снова.
