Плетнев заинтересовался:
— Давно?
— Лет пять-шесть тому познакомились… Даша вдруг опомнилась. Стареть стала, о жизни задумываться… Наверно, тогда она ему и рассказала. Просто так, чтоб знал. И мучился… бедолага.
— Знаешь, — сказал Плетнев, листая адресную книгу своего телефона, — Даша все-таки твоя мать. Зря ты так о ней. Или это все потому, что нельзя втроем одного ребенка растить?
На дисплее мобильника возникла надпись «Турецкий» — и фотография Турецкого — он серьезен и хмур. «Ира» — и фотография Ирины, которая смотрит в кадр с нежной улыбкой, будто улыбается лично ему, Антону Плетневу.
— Да в этой жизни все можно! Я никого не сужу, ты не думай. Только ведь Даша и не пыталась меня растить.
На дисплее телефона появилась надпись «Васька» — и лицо сына, немного растерянное, пойманное в движении.
— Может, твоя мама… ну, Люба… может, она боялась, ревновала?
— Нет. Я не нужен был Даше, пока она молодая была. Приезжала раз в полгода с каким-нибудь подарком дурацким. Сидела с мамой, чай пила полчаса… Со мной даже не говорила почти. Мне ничего такого тогда и в голову прийти не могло. — Дэн возился с фотоаппаратом, ходил вокруг Плетнева кругами, искал подходящий ракурс. — Когда я вырос, а ей сорок было — вот тут она начала понимать, что — все. Не будет семьи, детей. Стала чаще приезжать. А мне-то что?
— Она тебя с Колей познакомила как?
— Что — как?
— Тайком от… от твоих родителей?
— Не тайком. Мать знала. Нервничала — это я сейчас понимаю. Но и Даша и Коля слово держали. Просто говорила иной раз: «Нужна тебе одежда для фотосессии, возьми у моего одноклассника Коли в магазине…» Как-то так. Ненавязчиво придумывала повод для встречи, в общем. Я ничего такого не мог заподозрить. — Дэн замолчал. Присел на корточки, сделал очередной снимок. Встал. Сосредоточенно нажимая на кнопки, завозился с фотоаппаратом. Плетневу показалось, что техническую проблему он только изображает. — Он меня и на рыбалку иногда звал. Так, знаешь, тоже ненавязчиво. Чтоб я… не заметил. Блин! Вот судьба?! Он под старость счастье нашел, женился по любви, ребенка завел. А тут раз — и все… — Дэн отвернулся — снова возился с камерой, вынимая из нее маленькую квадратную флэш-карту. — Держи свою детективную фотосессию.
— Спасибо! Извини еще раз…
— Зато видно — тщательно работаешь… Вы это… Убийцу найдите. Хороший был мужик. Просто жизнь сложилась… как попало.
— Легко сказать — найдите, — вздохнул Плетнев. — Дело вроде простое, как пять копеек. Ищем убийцу, который где-то совсем рядом, возможно, уже и видели его десятки раз, а понять все равно ничего не можем.
— Это мне кое-что напоминает, — поскреб лысую голову Дэн. — У голландского художника Мориса Эшера есть замечательный цикл картин с нарушенной логикой пространства — «невозможные фигуры». В них затейливым образом используется способность человеческого мозга воспринимать двумерные рисунки как трехмерные. Благодаря этой особенности можно создать совершенно немыслимый треугольник или, к примеру, «вечный» замкнутый водопад. Глаз не замечает несоответствий между отдельными элементами изображения, которые образуют совершенно невозможное, нереальное целое. Отгадка проста, но увидеть ее нельзя.
— Отгадка проста, но увидеть ее нельзя… — повторил Плетнев.
Несколько минут спустя, приложив к уху мобильный, он вышел из двора дома в узкий переулок. Выйдя из двора, обернулся, задрал голову и увидел, что в слуховом чердачном окне поблескивает объектив. Фотограф продолжал работать.
Турецкий
Через сутки Турецкий с Заварзиным были в Ростове и вечером того же дня выехали в Москву. Голованову Турецкий сказал, что возвращается с пустыми руками. Александр Борисович уже ни в чем не был уверен. Вполне возможно, что родственники людей, трудившихся на секретном объекте, все это время были под колпаком. Тогда то, что родители Заварзина побывали в «Глории», — тоже известно, и самого Голованова тоже могли пасти с самого начала. Надо быть очень осторожным. После всего, что парень узнал, ему впору делать пластическую операцию и перевозить за тридевять земель. Но Заварзин сказал, что хочет немедленно увидеть родителей. У них есть домик в Калужской области, и сначала он перевезет стариков туда. А после уж видно будет…
Поехали на поезде, Турецкий хотел дать себе время на размышление. Взял билет в СВ и еще сунул денег проводнику, на всякий случай, чтобы предупреждал, если подозрительные личности будут в вагон заходить.
…Поезд ехал уже несколько часов. Они закусили, выпили по паре рюмок («за счастливое освобождение» и «за тех, кто нас ждет») и продолжили разговор.
— Значит, что получается? В этот поселок согнали тех военнослужащих, кто на гражданке имел какое-либо отношение к геологической разведке и к нефтяной промышленности?
Заварзин кивнул:
— Как я понял, людей с такими профессиями Банников и его эмиссары…
— Стоп. Ты уверен в этой фамилии?
— Я ее слышал раз пятьсот. Он же меня туда и привез.
— Опиши этого человека.
Заварзин довольно неумело обрисовал портрет. Наверняка сходился только возраст и рост.
— А звание? Он военный?
— Не знаю. В кителе ходил — да, но звезд на погонах вообще не было. У нас поговаривали, что матерый дядька, Афганистан прошел.
— Ладно. Так что там эти его эмиссары?
— Искали специалистов по всей стране, по всем военкоматам. Молочные реки и кисельные берега обещали…
— Откуда знаешь, что по всей стране?
— Здрасте, — ухмыльнулся Заварзин. — Я там столько времени проторчал и, по-вашему, не знаю, кто вместе со мной работал? Нас засекречивали так, что даже родные не знали, где мы находимся. Не говоря уж…
— Ну да, конечно, — пробормотал Турецкий. — Меня другое интересует. Вся эта история так глубоко законспирирована, что трудно даже представить, кто о ней знает. Кто ей руководит, в конце концов. Что ты можешь об этом рассказать?
— Боюсь, не много.
— Ну а все-таки? Давай начнем с самого начала. Ты ушел в армию, чтобы избавиться от тяжелых воспоминаний…
Заварзин посмотрел исподлобья. Турецкий ждал встречный вопрос и дождался.
— А какое вам дело? — недружелюбно поинтересовался Заварзин. — Почему вы вообще ко мне прицепились? Откуда вдруг такой интерес к солдату срочной службы?!
— Во-первых, никакой ты не солдат срочной службы, а если даже и был им, то давно уже ушел на дембель… ну, теоретически.
— Теоретически…
— А во-вторых, едешь к родителям — ну и езжай. Порадуй стариков. А то уж они не очень верят, что ты жив.
— Да я же не против, я только за, — не очень уверенно выговорил Заварзин и выпил еще рюмку.
