Костырин достал из кармана лист бумаги и ручку и положил их перед Марией Леопольдовной.
— И помните, — холодно сказал он, — если вы выкинете какой-нибудь фокус, я сделаю из вашей племянницы ремни. Но сначала отдам ее на обработку моим друзьям. Они знают, как доставить удовольствие девушке с помощью нехитрых приспособлений.
— Это точно! — отозвался толстяк. — И в секс-шоп бегать не придется! Бутылка и нож в руках профессионала способны делать настоящие чудеса!
Он раскрыл пасть и засмеялся таким смехом, что у Марии Леопольдовны похолодело внутри.
6
Кабинет банкира Владимира Геннадьевича Кожина не изменился с тех пор, как в нем побывал Дмитрий Костырин. Тот же портрет президента на стене, та же фотография мэра на столе. Тот же кожаный диван, те же мягкие кресла, в одном из которых восседал хозяин кабинета, а в другом — его гость, ветеран и политик Кирилл Антонович Садчиков. Коллеги пили коньяк, закусывая его тонко нарезанным лимоном, и беседовали.
Садчиков пришел час назад. И за этот час коллеги многое успели обсудить. Теперь они подошли к главному вопросу сегодняшнего дня, к тому, что им обоим было неловко и неприятно обсуждать.
— Кирилл, мы не можем рисковать, — говорил бархатным баритоном Кожин. — Слишком многое поставлено на карту. Если они ухватятся за ниточку, то легко размотают клубок. И тогда нам с тобой непоздоровится.
— Это я и без тебя понимаю, — мрачно ответил Садчиков. — Лучше скажи, что ты предлагаешь?
Кожин повертел бокал вхоленых загорелых пальцах и сказал:
— Я считаю, что мы должны подстраховаться.
Садчиков прищурился:
— На что ты намекаешь?
— Сам знаешь на что.
— Ты хочешь ликвидировать Костырина?
Кожин улыбнулся и кивнул:
— Именно.
Кирилл Антонович задумчиво потер пальцем белесый шрам, четко проступающий на багровом вспотевшем лбу.
— Вряд ли это понравится Костырину-старшему, — сказал он наконец. — Генерал в последнее время и так не в себе.
— Генерал будет помалкивать. Он сам по уши в дерьме.
— Генералы — люди непредсказуемые.
— Напротив, — возразил Кожин. — Генералы — самые сговорчивые люди на свете. Особенно с тех пор, как погоны пошли на продажу.
Говоря «погоны пошли на продажу», Владимир Геннадьевич Кожин конечно же выражался не в буквальном, а в переносном смысле. Имея в виду продажность некоторых генералов, которые всегда готовы поменять честь мундира на что-нибудь более выгодное и осязаемое.
— Не знаю, не знаю, — проговорил Садчиков. — Дмитрий — хороший парень. Он мне почти как сын.
— Хороший. Кто спорит? Мне он тоже всегда нравился. У него есть воля и хватка. И есть харизма. Но он допустил оплошность. Большую оплошность! Посуди сам: где гарантия, что он не расколется, если его хорошенько прижмут к ногтю?
— Но ведь его еще не прижали. И потом, этот парень-граффер до сих пор в бегах.
Банкир Кожин отхлебнул коньяк и сухо сказал:
— Ты меня удивляешь, Кирилл. Когда прижмут — будет уже поздно. Мне ли тебе об этом говорить? Даже если ты выйдешь сухим из воды, на будущее в качестве большого политика тебе рассчитывать больше не придется. А если дело приобретет огласку, как обещал этот хлыщ из Генпрокуратуры, тогда и на партии можно будет поставить крест. Слишком многое поставлено на карту, Кирилл… Слишком многое.
Садчиков вновь потер шрам и мучительно поморщился.
— Да, ты прав. И все же — не по душе мне это дело. Очень не по душе.
Банкир пожал плечами:
— Мне тоже не по душе. Я ведь не палач. Но иногда приходится делать неприятные вещи. Если хочешь, я возьму реализацию на себя.
Садчиков покачал головой:
— Нет. Дмитрий — мой воспитанник, я все сделаю сам. Тут нужно действовать с умом. Дима хитер как лис. А после прокола с мальчишкой-граффером он стал еще хитрее.
— Справишься?
— Справлюсь, не волнуйся. А ты держи на мушке генерала. Денег не жалей.
— Не буду, — пообещал Кожин. Он поднял бокал. — Ваше здоровье, коллега!
7
Садчиков был далеко не маленького роста, но рядом с громилой Бутовым выглядел почти подростком.
— Садись, Бутов. Выбирай, где тебе удобнее.
— А можно я в кресло сяду, Кирилл Антонович?
— Садись.
Бутов сел и вытянул перед собой длинные, обутые в тяжелые ботинки ноги. Они занимали почти пол-кабинета.
«Ну и верзила», — подумал Садчиков. После того как Бутов уселся (уменьшившись, таким образом, в росте на пол метра), Кирилл Антонович почувствовал себя немного комфортнее. Он обошел стол и уселся на свое место.
— Э-э… Прости, но я что-то забыл, как тебя зовут.
Бутов улыбнулся, обнажив крупные щербатые зубы:
— Зовите просто Бутов. Или Бут. Мне так больше нравится. Звучит почти как Буч. Так звали Брюса Уиллиса в «Криминальном чтиве».
— В «Криминальном чтиве»? — не понял Садчиков. — А, ты про кино?
— Ну да, — кивнул Бутов.
Кирилл Антонович усмехнулся:
— Любишь кино, да?
— Не всякое. Только толковое. «Бумер» три раза пересматривал. И «Бригаду» видел. Только в «Бригаде» все фуфло и лажа. Реальные пацаны в таких польтах не ходят. Это все красивости.
— Гм… Значит, ты синефил.
— Чего?
— Кинолюб.
— А, ну-да.
Садчиков достал из стола бутылку виски и два стакана. Разлил виски, пододвинул один стакан Бутову.
— Я вообще-то виски не очень… — начал было тот, но вспомнил, где находится, и замолчал.
— За наше дело! — сказал Садчиков.
— За наше дело! — горячо поддержал его Бутов.
Они чокнулись. Бут выхлебал свою порцию залпом.
Кирилл Антонович ополовинил стакан и поставил его на стол. Глаза у Бутова заблестели, по щекам разлился румянец.
— Ты читал устав объединения «Россия для русских»? — спросил его Кирилл Антонович.
— Конечно! Только у меня это… память не очень. Я наизусть не помню.
— Ничего страшного, — успокоил громилу Садчиков. — Так вот, Бут, в уставе записано, что главное для любого члена объединения — это общее дело. И если общему делу что-то угрожает, каждый член обязан пожертвовать всем, что у него есть, но партию спасти!
— Да! Я это помню!
— И еще там написано, что если на пути у объединения появилось препятствие, то святой долг каждого члена партии сделать все от него зависящее, чтобы это препятствие исчезло. Так или не так?
