— Проходите.
Беседовали на кухне. Ни чай, ни кофе Мария Леопольдовна не предложила. Она была бледна, под глазами пролегли глубокие тени. Побелели даже губы. По-видимому, женщина не спала уже несколько дней.
— Мария Леопольдовна, как давно пропал ваш сын?
— А разве я сказала, что он пропал?
Турецкий нахмурился:
— А разве нет?
Мария Леопольдовна опустила глаза под его колючим взглядом.
— Да, пропал. — Ее тонкие пальцы принялись перебирать кисти шерстяного платка. — Уже больше недели. Если точно — в прошлый четверг.
Александр Борисович мысленно отсчитал дни. Четверг. Тот самый день, когда Костырина привезли в больницу!
— Расскажите об этом подробнее.
Некоторое время Мария Леопольдовна молчала, по-прежнему нервно теребя платок, затем заговорила— быстро и отрывисто, словно боялась передумать:
— Андрюша позвонил ночью и сказал, что должен уехать на несколько дней. Еще сказал, что ему угрожает опасность. Что он серьезно подрался с одним парнем, отец которого — крупный политик. Сказал, что знает, как все уладить, но на это ему понадобится время. Неделя или больше. — Мария Леопольдовна подняла на Турецкого влажные глаза. — Андрей предупредил, что им могут интересоваться незнакомые люди… Я должна говорить им, что он уехал в Крым — на турнир художников-графферов.
— И как?
— Первые дни после его отъезда телефон раскалился от звонков. Все время спрашивали Андрея и представлялись его друзьями.
— А вы?
Мария Леопольдовна вздохнула:
— Врала про Крым.
— Ясно. Андрей сказал, куда он уезжает?
— Нет. Сказал только, чтобы я не волновалась. Что его приютили друзья. Я спросила, что за друзья, но он не ответил. Сказал, что лучше, чтобы я пока ничего не знала. Потом повесил трубку. — Мария Леопольдовна горестно вскинула руки и прижала их к худой груди. — Господи, Александр Борисович, я не знала, что и думать! Позвонила в милицию, но вспомнила про сына политика и бросила трубку.
— И никому до сих пор об этом не рассказывали?
Женщина покачала головой. Турецкий задумчиво достал из кармана сигареты, посмотрел на Марию Леопольдовну и, нахмурившись, снова убрал пачку в карман.
— А почему вы мне все это рассказали?
— Не знаю. Только чувствую, что должна рассказать. Я не знаю, в какую историю впутался Андрей, но вы должны верить ему. И должны помочь! — Она порывисто протянула руку и сжала пальцами предплечье Турецкого. — Александр Борисович, скажите честно, что с ним случилось? Он… жив? Мой мальчик жив?
— Насколько я знаю, жив, — спокойно и ровно ответил Турецкий. — Он, действительно впутался в нехорошую историю, но ничего трагичного не случилось. Я пока не могу вам всего рассказать, но… Если Андрей позвонит, дайте ему мой телефон. Мобильный у меня всегда с собой. Скажите, что все в порядке.
Турецкий достал из кармана визитную карточку и положил ее на стол.
— Я передам, — тихо сказала Мария Леопольдовна.
— А теперь расскажите мне об Андрее поподробнее. О его характере, привычках, знакомых. И еще — про его отношения с Таей.
— Хорошо, — тихо сказала Мария Леопольдовна. — Я все вам расскажу…
9
Дмитрий Костырин лежал на кровати в полосатой пижаме и, опершись головой на подушку, читал книгу. Рядом на тумбочке тикали часы, лежала пачка леденцов, недоеденная плитка шоколада, градусник и толстая общая тетрадь.
Дмитрийпослюнявилп^Лециперевернул страницу. Дверь палаты отворилась, и на пороге появился высокий, рыжеватый, пожилой мужчина в сером костюме и голубой рубашке. В одной руке он держал пакет с продуктами, в другой — коробку с шахматами.
Дмитрий отложил книгу.
— А, дядя Олег. Проходите.
Мужчина был не кто иной, как Олег Кириллович Костырин, генерал-майор милиции и дядя Дмитрия. Он затворил за собой дверь и прошел в палату. Затем пододвинул табуретку к самой кровати и сел на нее. Шахматы он положил на тумбочку, а пакет поставил на пол.
Дмитрий посмотрел на пакет и усмехнулся:
— Что там? Опять яблоки и пирожки?
— Да. Мать просила передать.
— А когда сама придет?
— Завтра. Сегодня никак.
Дмитрий поморщился:
— Какого черта она вообще сюда таскается? Она что, думает, у нее новые ноги вырастут — взамен больных?
— Она о тебе волнуется.
— Ну и очень глупо, что волнуется. Я же не при смерти!
— Сейчас — нет, — согласился Олег Кириллович. — Сейчас ты орел. А когда тебя привезли в больницу, ты был грязным, кровоточащим куском мяса. И мать видела тебя таким. Так что не суди ее слишком строго.
— Да я не сужу. О ногах ее забочусь.
Генерал пожал плечами, достал из пакета яблоко и протянул его Дмитрию. Тот нехотя взял.
— Грызи, — сказал Олег Кириллович. — Самая полезная вещь для здоровья. По себе знаю. Съешь десять кило яблок — и будешь как новенький. Как ты себя чувствуешь?
— Так же, как вчера. Нормально. Вы мне лучше скажите, как наши с вами дела? Продвигаются?
— Пока глухо, Дима.
Костырин-младший откусил кусок яблока, брызнув соком на одеяло, и принялся методично работать крепкими челюстями.
— Затаился, сволочь, — с невыразимой злобой произнес он. — А что его друзья-графферы, молчат?
— Молчат. Я думаю, они не знают, где он. Иначе бы давно рассказали.
Дмитрий сморщился, с ненавистью, взглянул на яблоко и положил его на тумбочку. Посмотрел на дядю и сухо спросил:
— Долго мне еще париться на койке?
— Еще недельку придется полежать, — ответил тот.
— Черт! Достало меня валяться. Скоро совсем плесенью покроюсь. И еще этот запах! Чувствуете? — Дмитрий обвел палату ненавидящим взглядом. — Он везде. Смесь йода с мочой. Меня уже наизнанку от него выворачивает. Плюну на все и пойду домой!
Олег Кириллович покачал большой головой:
— Не дури. Ранение было глубоким. Если ты встанешь, швы могут разойтись и рана начнет гноиться.
Несколько секунд они молчали, затем генерал Костырин произнес неприязненным, холодноватым голосом:
— И все-таки я не понимаю, как ты позволил этому ублюдку добраться до тебя? Ведь ты самый крепкий из всех парней, каких я только встречал. Неужели он оказался крепче?
— Дядя Олег, — предостерегающе сказал Дмитрий.
— Я не хочу тебя обидеть, — упрямо гнул свое генерал. — Скорей уж я сам обижен. Какой-то тщедушный щенок едва не отправил тебя на тот свет. Если б твой отец смог это услышать, он бы в гробу перевернулся.
