— Ладно, не горячись. Итак, война в разгаре. Количество раненых нам не известно, но на улицах чуть ли не каждый вечер подбирают избитых парней. В связи с вышеизложенным мы получили прямое и четкое указание. Незамедлительно создать оперативноследственную группу и направить ее в Санкт-Петербург.
Александр Борисович дернул кончиком губ:
— И ты, естественно, вспомнил обо мне.
— О тебе естественно вспомнил другой человек. — Меркулов многозначительно поднял палец к потолку.
— Значит, это мне его благодарить?
— Именно, — кивнул Меркулов. — Можешь послать ему открытку, адрес я продиктую.
— Спасибо, лучше передай ему мою благодарность устно. Когда вылетать?
— Вчера.
— Ясно. — Турецкий сладко потянулся, хрустнув суставами: — Эх! А хорошо сейчас, наверно, в Питере!
— Скоро узнаешь. Кого думаешь включить в группу?
Турецкий стал загибать пальцы:
— Во-первых…
— «Во-первых» я знаю. Это заместитель директора Департамента утро МВД генерал Грязнов. Начинай сразу с «во-вторых».
— Все-то вы, Константин Дмитриевич, знаете. Мысли, наверное, читать умеете?
— Умею, умею.
— Страшный вы человек! — насмешливо сказал Турецкий. — Ладно. Значит, так. Вторым у нас будет Володя Поремский. Он сейчас, по-моему, не сильно загружен. Из оперсостава можно задействовать Володю Яковлева и Галю Романову.
Меркулов подумал и кивнул:
— Согласен. — Затем пододвинул к Турецкому стопку бумаг. — Здесь все, что ты должен знать. С подробностями и нюансами ознакомишься непосредственно в Питере.
Александр Борисович посмотрел на стопку и вопросительно поднял брови:
— Я могу это забрать к себе в кабинет?
— Можешь. И собери своих протеже — пускай тоже ознакомятся.
— Слушаюсь. — Турецкий взял стопку и выровнял ее, постучав торцом по столу. — Прикажете выполнять?
— Валяй, — кивнул Меркулов.
2
— В Питер?
Ирина опустила ложку в суп и нахмурила тонкие брови. Александр Борисович, напротив, зачерпнул своей ложкой побольше супа и спросил:
— Мне показалось или я услышал в твоем голосе нотки недовольства?
— Показалось, — ответила Ирина. — Напротив, я очень довольна. Отправлю Нинку жить к бабке, а себе устрою праздник непослушания.
На этот раз пришел черед Турецкого забыть о супе. Он с напускной подозрительностью прищурился на жену:
— Что-то я не понял. Что это еще за праздник? Можно огласить весь список праздничных мероприятий?
— Пожалуйста, — пожала плечами Ирина. — Во-первых, сбор подруг. Они, я думаю, будут не против отдохнуть от своих занудных мужей.
— Те, у кого они есть, — заметил Турецкий.
— Те, у кого их нет, нуждаются в отдыхе не меньше, — парировала Ирина.
Турецкий задумчиво поскреб подбородок.
— Боюсь, последний аргумент мне не постичь. — Он вздохнул. — Женская логика. Что же будет во-вторых?
— Во-вторых, будут разные вкусные и интересные напитки.
Турецкий улыбнулся:
— Могу посоветовать пару-тройку интересных напитков: чай, кофе, молоко. Еще неплохой напиток — кефир. Но он для вас крепковат.
— Молоко оставь себе и Грязнову, — строго сказала Ирина и тонко усмехнулась: — Будет чем опохмелиться. А наш список пооригинальней. Вино, шампанское, коньяк… Список длинен, но тенденцию ты понял.
— Так-так. Мадам решила пуститься во все тяжкие? И что же будет, когда вы напьетесь?
Ирина мечтательно закатила глаза:
— В Москве есть неплохой клуб. Называется «Красная шапочка». Давно мечтаю в него попасть.
— Что-то я про него слышал… — наморщил лоб Турецкий. — Уж не тот ли это клуб, где по сцене разгуливают толстые, потные, противные мужики? А пьяные бабы суют им червонцы в семейные трусы.
На лице Ирины появилась игривая улыбка.
— Тот, но с маленькой поправкой. На сцене танцуют стройные, мускулистые красавцы. Настоящие жеребчики! А семейным трусам они предпочитают трусики-стрингеры.
— М-да. Поправка существенная, но все равно — жуткое, должно быть, зрелище.
— Для кого как.
— Это конец праздничной программы? Или что-то еще?
— А вот это уже смотря по ситуации, — сказала Ирина.
— Так, жена. А теперь послушай меня. Три дня назад на стрельбищах я выбил восемьдесят пять очков из ста. А о моей привычке неожиданно являться домой ты давно знаешь. Так что подумай сама, стоит ли тебе… или лучше выпить стакан теплого молока, почитать на ночь Жюля Верна и лечь спать.
Ирина удрученно вздохнула:
— Нет ничего опасней, чем быть замужем за ковбоем.
— Вот это уже в самую точку, — самодовольно улыбнулся Александр Борисович. — Теперь я за тебя спокоен. Можешь идти и собирать мне вещи.
Ирина, однако, была не в восторге от этого предложения.
— А если серьезно, — вновь нахмурилась она, — как вы думаете остановить все эти ужасы? Ведь воюют, по сути, мальчишки. А мальчишки редко слушают, что говорят им взрослые.
— Солнце мое, не забивай себе этим голову.
— И все-таки у меня на душе тревожно. — Ирина вздохнула. — Наверно, это потому, что ты уезжаешь.
Турецкий встал, вытер рот салфеткой, обошел стол и, наклонившись, обнял Ирину за плечи:
— Не волнуйся. Считай, что я уезжаю в отпуск.
— Вот уж нет. В отпуск бы я тебя ни за что одного не отпустила!
Турецкий улыбнулся и поцеловал жену в щеку:
— Вот за эту непреклонность я тебя и люблю.
3
Как ни странно, но в Питер весна пришла раньше, чем в Москву. Снега на улицах почти совсем не осталось. Теплый ветер разогнал тучи, и солнце наяривало так, словно его только что помыли.
Александр Борисович Турецкий и Вячеслав Иванович Грязнов успели прогуляться по Невскому, поглазеть на изобилие мостов, лошадок и львов, на колонны Казанского собора, на маковки Спаса на Крови. Они прибыли в Питер сегодня утром. Володя Поремский приехать не смог — у него заболела мать, и он взял отпуск. Галю Романову решили вызвать, если возникнет необходимость, поэтому оперсостав представлял один лишь Володя Яковлев. После утренней встречи с местными операми он рыскал — по их наводке — по городу, время от времени позванивая Грязнову на мобильник и докладывая обстановку.
Щурясь на солнце, Вячеслав Иванович поглядел по сторонам и покачал головой:
