— Бутылку? Слушай, ну че ты привязался, а?
Парень пожал плечами:
— Ладно. Не хочешь — не надо. Тогда я подниму.
Лысый нагнулся и поднял бутылку. Затем улыбнулся Гоге и резко, наотмашь ударил его бутылкой по голове.
Гога рухнул на асфальт как подкошенный.
— Это тебе за Димона, толстяк, — сказал незнакомец. Хлюпнул носом, набирая в рот побольше слюны и, усмехнувшись, смачно плюнул Гоге на грудь.
Герыч стоял у бетонной заводской стены и задумчиво смотрел на силуэт рабочего, который он только что нарисовал. Рабочий больше походил на солиста рок-группы, чем на классического пролетария, каким его знали Маркс и Энгельс. Огромный мужик с гневно выкаченными глазами и коричневой мускулистой шеей. В руках — отбойный молоток, похожий (чего уж греха таить) на гитару.
— Фуфло, — вынес Герыч себе вердикт и снова взялся за баллончик с краской.
Через пару минут отбойный молоток слегка изменил очертания, а физиономия рабочего стала менее свирепой, но более мужественной. Теперь он был похож на крутого парня из американских вестернов. Не хватало только широкополой шляпы и шестизарядного кольта в руке.
Гера снова осмотрел «шедевр», и на этот раз его вердикт был более снисходительным:
— В принципе, годится.
За спиной у Герыча затопали чьи-то тяжелые башмаки. Он обернулся и посмотрел на приближающихся парней, сурово нахмурив брови. Герыч терпеть не мог, чтобы ему мешали, поэтому для работы выбирал самые безлюдные места из того списка, который давал ему Николаич. Парни приближались к нему ленивой походочкой. Один ковырял зубочисткой в зубах, второй жевал резинку. Подойдя к Герычу, они остановились. Тот отметил, что оба парня были лысыми, и от этого факта ему стало не по себе.
— Это ты намалевал? — спросил один из парней, тот, что жевал резинку, и кивнул на стену.
— Допустим, — уклончиво ответил Герыч.
— Ты — граффитист, да?
— Что-то вроде того. А что?
— А Черкасова знаешь?
— Встречался, — вновь уклонился от прямого ответа Герыч.
— Увидишь его в ближайшее время? Нам ему вес-точку передать нужно.
Герыч покрутил головой:
— Нет, пацаны, не увижу. Я его уже месяц не видел. Да и телефона его не знаю.
— А это кто у тебя нарисован? — спросил второй «лысик» и кивнул на стену.
— Это рабочий.
— На друга моего похож. Может, слышал — Димон Костырин?
Герыч никогда не слышал этого имени, но для проформы сделал вид, что задумался, и лишь затем ответил:
— Не, пацаны, не слышал.
— Точно?
— Точно.
Лысые переглянулись.
— Жаль, — сказал один из них и выплюнул изо рта зубочистку.
— Почему? — насторожился Герыч.
— Тогда бы ты знал, из-за кого тебе яйца отрезали.
Ужасающий смысл этих слов еще не дошел до сознания Герыча, а сильная рука лысого парня уже сдавила ему горло. Пальцы у парня были такие сильные, что показались Герычу железными. Он услышал, как в руке у второго незнакомца щелкнул нож. А затем и увидел его — длинный, узкий, посверкивающий. Парень двинулся к Герычу, которым в этот момент овладел какой-то злой демон.
— А-а! — отчаянно заорал он и что есть мочи вдарил ботинком «душителя» по голени.
Парень зашипел от боли и слегка ослабил хватку. Герыч, дернувшись всем телом, вырвал шею из его железных пальцев. И снова пнул его. На этот раз удар пришелся парню по той части тела, которой молодчики собирались лишить самого Герыча. Парень взвыл и согнулся пополам, схватившись руками за пах.
Герыч повернулся ко второму и, прежде чем тот успел поднять нож, выпустил ему в физиономию струю красной краски, флакон с которой все это время сжимал в руке.
— Твою мать! — матюкнулся парень, выронил нож и стал тереть пальцами ослепленные глаза.
Герыч подхватил рюкзак, повернулся и со всех ног понесся по пустынной улице, как перепуганный заяц. Так быстро он не бегал никогда в жизни.
Часть вторая
Глава первая ГОРОДСКАЯ ВОЙНА
1
— А, появился! Заходи-заходи!
Меркулов махнул рукой в сторону стула и снова уткнул взгляд в бумаги, лежащие на столе.
Турецкий прошел в кабинет и сел на предложенный стул. Подождал, не соизволит ли шеф что-нибудь объяснить, не дождался и сказал:
— Чаем поить будешь?
— Не заслужил еще, — не отрываясь от бумаг, проговорил Константин Дмитриевич.
— Тогда давай кофе, — смирился Турецкий. Меркулов отложил наконец бумаги, нажал на копку селектора и коротко сказал:
— Кофе, чай и сахар. — Затем сложил руки на столе замком, нахмурил седоватые брови, посмотрел на Турецкого и сказал: — Ты, наверное, уже догадался, зачем я тебя пригласил?
— Нет. Но наверняка не кофе пить.
Меркулов взял со стола лист, пробежал по нему глазами, нахмурился еще больше и снова вперил взгляд в Турецкого.
— Ты слышал про подростковую войну, разгоревшуюся в Питере?
— Слышал кое-что, но не вникал. Там вроде скинхеды с кем-то воюют?
— С графферами, — сказал Меркулов.
Турецкий усмехнулся и приподнял брови:
— Это еще что за звери?
— Те самые, которые раскрасили тебе гараж месяц назад. Помнишь?
— Такое не забывается. Я эту мазню два часа закрашивал. Благо бы нарисовали цветы или деревья. Это бы я понял и даже приплатил бы им за оформление. Но от вида монстров, которых они там намалевали, я аппетит потерял и сна лишился. Кстати, Кость, не знаешь, почему подростки все время уродов рисуют? Может, это болезнь какая?
— Может быть, — усмехнулся Меркулов. — Но надеюсь, что не заразная. Потому что тебе в скором времени предстоит встретиться с этими художниками. Вернее, с их питерскими коллегами.
— А вот с этого места давай подробней.
Константин Дмитриевич откинулся на спинку кресла и сказал:
— Вчера губернатор Питера госпожа Зинченко позвонила в Москву и сообщила кому следует об ужасах, творящихся в северной столице. В результате войны скинхедов с графферами погибли уже пять человек. Трое графферов и два скина.
— По поводу вторых я бы особо не переживал, — сухо заметил Турецкий.
— Саня, это ведь дети, — с укором сказал Меркулов.
— Это совершеннолетние мужчины, — отчеканил Турецкий. — Я в двадцать два года свою первую пулю получил. И не за то, что ходил по городу со свастикой на рукаве и избивал азеров.
