— Ты недоволен, что я приехала? — Она прищурилась. — Это можно исправить, если тебя так раздражает мое присутствие.
Локтев посмотрел на дочь. Она стояла, выпятив вперед подбородок, сверкала серыми ледяными глазами, словно зеркальными бритвами разрезала воздух в комнате. Потом вдруг подошла к нему и обняла за шею.
— Извини, но я действительно не хочу обсуждать свои отношения с Олегом. Мне это неприятно.
— Он оказался плохим человеком?
— Да нормальный он человек, нормальный! И ничего плохого мне не сделал, не изменял с другими девицами. И если хочешь знать, даже говорил о любви.
— Тогда чем он тебя не устроил?
Анастасия отступила и забегала по комнате.
— Всем! — наконец сказала она, остановившись напротив отца. — Мы с ним совершенно разные люди. Вот!
Локтев в упор посмотрел на дочь.
— То есть замуж за него ты не хочешь? И вообще считаешь, что замужество — вещь устаревшая?
— Я считаю, что замужество может подождать. И уж тем более не собираюсь замуж за человека, с которым мне скучно! Скучно, понимаешь ты?!
— Ну конечно, тебе ведь нужен кто-то из этих модных мальчиков с длинными волосами. По ним и не поймешь, то ли это парень, то ли девица. Вот с таким тебе скучно не будет. Я правильно понял? Да выключи ты это мяуканье, в конце концов! — Он сам нажал на «стоп». Тишина ударила их по ушам сильнее самой громкой музыки.
— Это невыносимо! — На щеках у Анастасии выступили красные пятна. — Что ты меня учишь жизни? Зачем?! Ты же сидишь здесь, в глухом лесу, не знаешь, наверно, какой год на дворе, и считаешь, что все, кто не живет так, как ты, подлецы и мерзавцы?! Музыку я слушаю плохую, жениха не привезла, наверное, одеваюсь я тоже неправильно? — В принципе, ничего особо сверхъестественного на ней не было, просто голубые обтягивающие джинсы и розовая футболка с драконом. Локтев пожал плечами.
— Нормально ты одеваешься, — буркнул он. — Мне, конечно, всегда больше нравились женщины в платьях, но я понимаю, что в лесу это неудобно…
— Понятно. То есть все опять не так, как надо. И ты считаешь, что я такая современная, что противно!
Локтев благоразумно промолчал, но Анастасию уже было не остановить.
— Так вот, дорогой папочка, должна тебя огорчить! Знаешь, где я познакомилась с Олегом? Я работала официанткой в ночном клубе. В свободное от занятий время. Потому что найти сейчас работу по специальности я не могу. Никто не возьмет на работу студентку дневного отделения, а если и возьмет, то за сущие гроши. Или секретаршей, а я думаю, даже ты слышал, что за эти деньги пришлось бы спать с шефом…
— Анастасия!
— Да что — «Анастасия»?! Или ты и об этом не слышал в своем лесничестве?
— Я посылаю тебе все деньги, которые могу. И если ты упрекаешь меня в том, что это мало?..
— Нет, папа. Разве я когда-нибудь требовала от тебя денег? — Это была правда. Дочь никогда не сетовала, что они живут скромно. Казалось, что она просто не замечает этого. — И я вполне смогу заработать себе на жизнь. Дело не в этом. А в том, что ты настолько одичал в своем медвежьем углу, что понять не можешь, как мне тяжело! — В глазах Анастасии заблестели слезы, она отвернулась. — Я не люблю кофе, а предпочитаю чай. Не пью мартини и вообще ничего не пью. Вместо того чтобы остричься коротко, я до сих пор хожу с длинными волосами. Я почти не бываю на дискотеках и не знаю, чем помада от Маргарет Астор отличается от другой. И самое главное, знать не хочу. На свете есть вещи поинтереснее.
— Я и не спорю. — Локтев уже жалел, что завел этот разговор.
— Мне плевать на шмотки и на дорогие машины. У меня отец лесничий, и я этим горжусь! Да, горжусь. Потому что я тебя люблю… — Она все-таки взяла себя в руки. Глубоко подышала и продолжила уже спокойней: — Так вот, о моем знакомстве с Олегом. Я была официанткой в «Бармалее», а он приехал туда с друзьями. Отметить день рождения. У него родители не лесники. Денег для сына не жалеют.
— Это плохо?
— Мои подруги, между прочим, считают, что очень хорошо, — Анастасия с горечью засмеялась. — Они мне так и сказали, мол, не проворонь такой подарок судьбы. Любая из них была бы счастлива на моем месте. Знаешь, как за ним девчонки бегают?
— А ты? — тихо спросил Локтев.
— А я, знаешь ли, не Золушка. Мне эта сказка не нравится. Думаю, что мы с ним действительно слишком разные. И по воспитанию, и по образу жизни, и по интересам. Мне на дискотеках неинтересно. И вообще, история с Олегом закончена, — Анастасия схватила полотенце и вышла на улицу, громко хлопнув дверью.
— Ты куда? — крикнул Локтев ей вслед.
Она вернулась и полезла в большую спортивную сумку, которую привезла с собой.
— Купаться, — ответила она, вытаскивая из сумки купальник и какую-то коробку. — Я тебе привезла подарок. Бритву «Мак три» от «Жилетт». — Анастасия бросила на стол подарок. — Только тебе она теперь ни к чему, у тебя скоро борода будет до пояса, никакой «жилетт» не возьмет. — Она вышла, взмахнув полотенцем.
Локтев несколько минут сидел, собираясь с мыслями. Нет, ну что он за дурак, в самом деле? Чего полез к девочке? Кто дал ему право ее учить? Учитель из него…
Локтев подошел к магнитофону и включил этого ее «Мумий Тролля». Или «Мумия Тролля»? Может, действительно, музыка не так уж плоха? Но, как ни старался, ничего не понял. Вздохнул, взял топор и пошел колоть дрова.
5
…Старый, почти седой орангутанг неподвижно сидел в самой чаще джунглей высоко на платановом дереве. Он смотрел вниз, и почему-то взгляд у него был грустный. Словно он знал что-то недоступное, важное, вечное и одновременно бессмысленное… безнадежное… Другие обезьяны, помоложе, скакавшие мимо по деревьям, смотрели на него с уважением, но непониманием…
Тут Гордеев открыл глаза и увидел белый потолок. Высокий. Метра четыре с половиной.
Оба-на, подумал он.
Ничего особенного, потолок как потолок, но он сразу понял, что это — в больнице. Не вспомнил, что произошло, а сперва понял, где находится. Впрочем, никакой амнезии не было. Тут же вернулись все события кошмарного сегодняшнего дня.
Едва он пошевелил рукой, как сосед по палате, которого Юрий Петрович почему-то не видел, тот лежал, где-то сзади, тут же заорал диким голосом:
— Оклемался!!!
Гордеев слегка обалдел. Сколько же он был без сознания, если такая реакция? И что вообще происходит? Может, на самом деле, дурной (и навязчивый) сон — это не орангутанг, а взрыв «роллс-ройса»?
Все прояснилось довольно быстро. В палате тут же появились два доктора. Один молодой, не больше тридцати лет, высокий и худой, второй — такого же сложения, но явно за пятьдесят.
— Ага! — радостно сказал молодой. — Я же говорил. Проспорили, Петр Петрович, проспорили.
