— И кто он такой, — тут же подхватил Гордеев, — губернатор острова Борнео?
— Вот-вот. Там, на Калимантане, орангутангам, а впрочем, и другим человекообразным обезьянам приписывают, будто они насилуют женщин, представляете?
— Вообще-то нет.
— Я думал, у адвокатов более развитое воображение.
— Как раз наоборот, — заверил Гордеев. — Мы очень ограничены рамками законов.
— Зато трактуете вы их…
— В этом и состоит ремесло — с помощью изощренного знания законов помогать людям.
— Я понимаю, — сказал Окунько. — Я знал подобных людей и дружил с ними.
— Вы говорите в прошедшем времени. Значит ли это, что их, этих людей, уже нет на свете, или вы просто больше не общаетесь с ними — по каким-то причинам?
— Хм… Ну и вопросец! — удивился Окунько. Или сделал вид, что удивился.
— Вопросец как вопросец. Могу спросить в лоб, если вас это больше устроит. Вы имеете в виду Валентину Карандышеву?
— Карандышеву? — удивился Окунько еще больше. — При чем тут Карандышева?
— Мне так подумалось. Мы же говорили о юристах. А ее как раз недавно убили.
— Вообще-то ее я как раз в виду не имел… хотя, возможно, сказанное сейчас относится к Карандыше-вой в полной мере. Нет, у меня был друг, бывший военный разведчик, эдакий робин гуд отечественного разлива. Просто судьба его мне ныне неизвестна, он находится в розыске, а возможно, уже убит. Я же говорю, все живут как на вулкане.
— Локтев? — быстро спросил Гордеев.
— Слушайте, с вами опасно иметь дело!
— Вот что, Сергей Сергеевич, давайте — карты на стол. Рассказывайте все, что вам известно о нем. Локтев — это тот самый человек, которого я хочу найти и о котором беспокоюсь. А я сделаю почин…
Полтора часа спустя, когда они прощались, Гордеев засмущался и неловко сказал:
— Профессор, а этот ваш Калимантан — он вообще где?
— Да на Малайском же архипелаге! — укоризненно покачал головой профессор Окунько. — Ну и молодежь пошла! Вы хоть знаете, где Малайский архипелаг находится?
— Вроде между материковой Азией и Австралией, — смущенно пробормотал Юрий Петрович и на этом ретировался.
Он не стал уточнять, что даже бывал в тех краях, на другом, правда, острове, поскольку всего лишь год назад очень даже прилично провел там отпуск с весьма квалифицированной брюнеткой, а точнее — с двумя. Но о женщинах сейчас вспоминать не стоило бы.
Между прочим, помимо другой отчасти полезной информации, Гордеев теперь понимал, каким образом Макс в Москве сумел вычислить белоярского вулканолога. Вероятно, для начала ленивый, гений засунул фамилию Локтева в какую-то интернетовскую поисковую систему. Разумеется, в Мировой паутине нашлись упоминания о сотнях, если не тысячах Локтевых. Некоторое количество из них пришлось на Белоярск. Одного из таких Локтевых упоминал в своей научной статье знаменитый ученый Окунько, он описывал его как органичного лесного жителя, совершенно потерявшего связь с современным городом.
7
Все принимали фамилию Кости за псевдоним, дескать, добрый человек не может называться Болдырев. И напрасно — Костя был добрым человеком. Он поступал на журфак МГУ с оригинальным, как ему казалось, жизненным кредо — «спешите делать добро!». В ходе учения Костя развил эту милую мысль до состояния грандиозных телевизионных проектов, которые и собирался воплотить, придя на телевидение. Он планировал, не больше и не меньше, открыть канал под слегка слащавым названием «Светлый день», в который должны были войти новостной блок «Хорошие новости», серия телеочерков «Прекрасные люди», ток-шоу «Добрые дела», развлекательная передача «Умницы» и другие не менее светлые и позитивные программы.
Педагогам его проект нравился, они всюду пропагандировали идеи молодого журналиста, поэтому по окончании МГУ Костю взяли на первый канал репортером новостей. И Костя со. всем азартом и запалом бросился воплощать свои давние замыслы. Он мотался по стране в поисках добрых людей и добрых дел. Но его репортажи если и выходили в эфир, то, во-первых, сильно урезанными, а во-вторых, очень редко, почти никогда. Редакторы виновато смотрели на Костю и говорили о рейтингах, о приоритетах, о здоровой сенсационности и так далее. Костя напрямик спрашивал — вам что, не нравятся позитивные репортажи? Нравятся. Так в чем же дело? И снова начинался разговор о занимательности, об особенностях менталитета…
Так и шло все ни шатко ни валко, пока Костя не снял репортаж о каком-то местном князьке, который строил дачу на народные деньги. Банальный этот сюжет вдруг был вставлен в вечерний выпуск, его повторили и утром, и днем, а остальные каналы цитировали его чуть ли не дословно. Константин опешил. А редакторы зазвали его в кабинет и говорили, что давно искали такое дарование. Оказывается, у Кости имеется великолепный, редкий и, главное, весьма рейтинговый дар — в нем сидит телекиллер! Ему дадут отдельную передачу, он будет вести ток-шоу, он, если захочет, может претендовать даже на специальный выпуск, скажем, субботней вечерней новостной авторской программы. Мы так и знали, радовались редакторы, с такой фамилией и — лютики-цветочки? Нет, с такой фамилией — хук левой, прямой правой!
Костя маялся недолго. Скоро он уже был не добр и мягок, а язвителен и жесток. Скольких «шишек» он раздел догола в прямом и переносном смысле! Его имя и, конечно, фамилию склоняли и так и эдак. Но передачи его, полные, недопроверенных слухов и эфемерных компроматов, смотрели, если верить рейтингам, не отрываясь.
Вечером Косте позвонил Кривокрасов и сразу сказал, не здороваясь и на «ты»:
— Эта последняя твоя передача… Неплохо сработано. Кстати, наверху есть мнение, что пора разобраться с мэром Белоярска. Ты же слышал о скандале в Белоярске? Только — ка-чес-твен-но! Думаю, если получится, тебя пригласят в пресс-службу Кремля.
Кривокрасов мог позволить себе не здороваться. Он был председателем Госкомимущества и, по слухам, с президентом на короткой ноге. К Косте он питал особую слабость. Тот с воодушевлением выполнял заказы, данные, конечно, не в тупом чиновничьем тоне, а мягко, но убедительно. Он немало сделал для последних выборов президента, убийственно комментируя действия остальных претендентов и даже проводя собственные расследования их деятельности.
— А что там было хоть? Криминальные разборки?
— Есть такое предположение. Есть и другие серьезные основания считать, что Богомолов был фигурой весьма м-м-м… татуированной.
— Как это понять?
— Ты журналист, не мне тебя учить, как это понимать. Думай.
— Ладно, — после паузы сказал Костя. — Но ведь Богомолова уже нет. Так как же…
Костя имел в виду, что не стоит лягать мертвого льва.
— Как раньше говорили — он умер, но дело его живет. Не хочешь покопаться?
И Костя согласился. Он вылетел в Белоярск вместе с правительственной комиссией, которая и собиралась разобраться во всех, как говорил Кривокрасов, «художествах» покойного мэра. И в первый же день Болдыреву на стол легла такая уйма материала, и такого материала, что Костя понял — он не зря тащился через всю страну. Это должна быть бомба.
