Татьяна домчалась до своего дома, не проронив больше ни слова. Заглушила мотор, нащупала в сумочке сигареты и закурила. Локтев вышел из «ниссана» и наклонился к окну:
— Спасибо тебе. И счастливого пути.
— Да ты что?! Подожди, — Татьяна выскочила из машины и догнала его. — Никуда я не полечу! Глупо все это! И потом… — она замялась. — Не могу я тебя одного оставить. Сожрут ведь в одиночку. Даже такого, как ты…
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. И она обхватила его шею.
— И давно ты передумала? — Локтев едва услышал собственный голос.
— Как только в дверной глазок тебя увидела, так и передумала… Только поняла не сразу.
Женская улыбка получилась грустной. Локтев осторожно провел ладонью по ее щеке.
— Но мне, наверно, было бы спокойнее, если б ты уехала.
— А мне нет…
И тогда она поцеловала его второй раз, после которого ему уже не хотелось ни в чем ее разубеждать.
6
Сергею Сергевичу Окунько Гордеев привычно уже соврал, что он — питерский бизнесмен, отдыхал в Белоярске, близко знаком здесь кое с кем и ищет одного человека.
Профессор Окунько, дюжий шестидесятилетний мужик, оказался вулканологом. Даже потомственным вулканологом, как он сам про себя, хохоча, объяснил. Когда же Гордеев поинтересовался, до какого колена, Окунько сказал, что это сложный вопрос, потому что его младенцем нашли в потухшем жерле вулкана. Гордееву всякое приходилось слышать, но тут он выкатил глаза и не нашелся что сказать, пока Окунько громоподобно не захохотал.
Гордеев еще по телефону объяснил ему, что ищет одного человека, фамилию не называл, лишь сказал, что хочет побеседовать с Окунько, как с человеком в крае широко известным, к которому постоянно стекается море самой разнообразной информации.
— Это правда, — сказал польщенный вулканолог.
В отличие от театрального режиссера, Окунько не усадил Гордеева на кухне, он принимал его в кабинете, очевидно, чтобы иметь возможность время от времени демонстрировать свои последние находки — минералы, куски вулканической лавы и прочие замечательные вещи, в которых Гордеев не понимал ровным счетом ничего. Юрий Петрович по дороге к Окунько долго думал о том, как грамотно построить разговор, но к окончательному решению так и не пришел. Однако говорить ему почти не пришлось, по крайней мере поначалу.
— Вы знаете такое выражение — «жить как на вулкане»? — спросил Сергей Сергеевич.
— Еще бы.
— Вы бизнесмен, верно? Вы находитесь в гуще деловых событий, так? — Вопросы Окунько совсем не требовали ответов, он был самодостаточен, нужно было лишь направлять его в нужное русло. — Не находите ли вы, что к состоянию нашего общества сегодня как нельзя лучше подходит это выражение?
— Я…
— И скажу вам больше, именно наше, российское и именно сегодня!
— Но…
— Давайте сперва разберемся, что вообще происходит.
— Давайте, — охотно согласился Гордеев.
— Есть много проблем — социальных, промышленных, гуманитарных. Но у нас, в России, доминирующей является одна — столкновение цивилизации с девственной природой.
— Неужели?..
— Определенно, это так! Определенно, все беды — отсюда! При всем при том, что проблема эта вечная и… однозначно жестокая по градусу своего накала. От нее никуда не уйти. Цивилизация — это инъекция западного мира, девственная природа — это природа как таковая и, собственно, наш русский, российский человек. Понимаете меня?
— Кажется…
— На самом деле, многоуважаемый Юрий Павлович, шутки шутками, а могут быть и дети, как говорил Райкин, царство ему небесное, — сказал профессор, потчуя «петербургского» гостя каким-то особенным чаем, точнее, настоем местной травы «енисей-дарья» с ударением на последнем слоге. — И между прочим, это не в бровь, а в глаз. Про детей, имею в виду. Почему, желаете спросить? — Гордеев, между прочим, и полслова вставить не успел, даже кивнуть. — А я вот вам расскажу любопытную историю. Про младенца. В качестве иллюстрации своего тезиса. Пейте чаек, он только горячий «работает», а на варенье не налегайте, оно весь эффект сжирает. Так вот, вообразите картину. — Окунько экспрессивно взмахнул руками, растопырив пальцы: — Обезьяна!
— Обезьяна? — почему-то переспросил Гордеев.
— Обезьяна! Орангутанг! Самец! — в эти мгновения он и сам был похож на какого-то примата. — Представили? Подбирается к краю леса, где гуляет девушка, хватает ее, бедняжку и в мгновение ока взбирается вверх по деревьям и прячется в чаще джунглей…
Гордеев расстегнул еще одну пуговицу на рубашке, ему стало душновато.
— Что дальше? — до возможности равнодушно спросил он.
— А вы как думаете? Сперва он долго никуда ее от себя не отпускал, но ведь с другой стороны — и не обижал. Кормил фруктами. Спустя некоторое время она родила на свет ребенка, который оказался наполовину обезьяной, а наполовину человеком. Получилось так, что они прожили вместе некоторое время. Но наступил тот долгожданный день, когда ей все-таки удалось бежать, ее похититель крепко спал в это время в своем гнезде. Она бежала по тропинке сквозь чащобу, прижимая к себе свое дитя. Однако орангутанг проснулся и кинулся ее догонять, легко перемахивая с одного дерева на другое. Нетрудно представить, что он стремительно сокращал расстояние. Тем временем, достигнув берега реки, беглянка бросилась к рыбачьей лодке, которая как раз, на ее счастье, собиралась отчаливать. Рыбак готов был принять девушку, но его пугала встреча с могучим лесным зверем. Здоровенная обезьяна была уже слишком близко. И тогда рыбак крикнул девушке: «Брось ему ребенка, это его отвлечет!» И действительно, после того, как она это сделала, преследователь остановился. Орангутанг схватил ребенка и…
Окунько, довольный произведенным эффектом, взял чашку и поднес ее ко рту.
— И? — сказал Гордеев.
— И в бессильном гневе разорвал пополам. Человеческую половину он швырнул вслед уплывающей лодке, а обезьянью — забросил в чащобу джунглей…
— Кошмар какой-то.
— Для нас с вами — да, кошмар, — охотно согласился Окунько. — Для обезьяны — кто может знать, что у нее в черепушке?.. В общем, такие вот истории рассказывают на острове Калимантан, — сказал Окунько. — Я там работал прошлой весной. Чего только не наслушался…
Гордеев вспомнил свой московский сон, накануне того, как погибли Рудник с Клеонским, и был потрясен абсолютным сходством сюжетов. Только во сне Гордеева столь ужасного конца не было, он это хорошо помнил. Но как вообще объяснить подобное совпадение? Возможно, он слышал эту историю и прежде…
— Калимантан? — задумчиво повторил Юрий Петрович. — Красивое слово. И как будто знакомое…
— Раньше Калимантан называли Борнео. Помните, у Ильфа и Петрова Остап Бендер говорил…
