— Странно, — сказал он, когда Локтев закончил свой монолог событиями сегодняшнего утра. — Вообще-то, Виктор, если хочешь знать мое частное мнение, на Богомолова это не слишком похоже. Точнее, совсем не похоже. Но если ты говоришь, я тебе верю. В самом деле, черт их разберет, этих власть имущих, на что они иной раз способны. А теперь пить чай будем. Я воду привез прямо оттуда, из гейзера. Натурально обалдеешь.
Тут же Окунько рассказал Локтеву о человеке, который, по его мнению, сможет (и главное, захочет!) помочь в имеющейся деликатной проблеме, — о Черноволове.
Михаил Черноволов был в недалеком еще прошлом военным корреспондентом, но после нескольких публикаций про генеральские дачи и сброс радиоактивных отходов в море, наделавших много шума в отечественной, а особенно — в зарубежной прессе, подал в отставку и теперь своей профессией сделал разоблачения самого широкого профиля.
Локтев подумал еще, что вот ведь — военные всегда считались тупыми служаками, а как их жизнь развернула, высветила. Он, например, лесничий, а Черноволов — защитник окружающей среды. И даже нынешний президент тоже ведь, по сути дела, бывший военный, офицер.
Черноволов приехал меньше чем через час. Повертел в руках дискету Бориса, почесал карандашом, которым во время рассказа Локтева делал записи в блокноте, затылок и сказал:
— Вообще-то мне компромат на Богомолова до сей поры не попадался — это уже интересно. Есть у меня один человек, он ваш пароль раскроет. Ну, а что дальше?
— Прочитаем — поймем, — сказал Локтев.
— Вот оно наше русское «авось», — иронично улыбнулся Черноволов. — Нет, сударь, так не пойдет. План надо разрабатывать до начала боевых действий. Или вы человек штатский?
— Сейчас — штатский. Но вы правы. Так что предлагаете?
— Предлагаю на завтра созвать пресс-конференцию. Позвать всех, кто хоть когда-то заметку писал в стенгазету, распечатать компромат, раздать его, ответить на вопросы…
— Вся беда в том, что меня милиция ищет.
— А я знаю, сударь, — хихикнул Черноволов. — Ваш портрет по местному телевидению каждые полчаса показывают. Тем лучше, вот и расскажете о коварстве местных правоохранительных органов.
Чем-то Локтеву и сам Черноволов, и все, что он предлагал, было неприятно. Но Локтев сцепил зубы: ввязался в драку — не ной. Значит, здесь так принято.
— Вот слушаю тебя, Славка, и с души воротит, — громыхнул молчавший до сих пор Окунько. — Какие ж мы все мелкие и пакостные! То ли дело — там! — он кивнул головой в сторону окна. — Все можно, честно, красиво, без подлостей. Да, жестоко, бывает, сурово, но без пакостей. Бабахнет — красота!
— А диск мне придется с собой забрать, — не обратил внимания на слова Окунько Черноволов.
— Может, его скопировать? — не без тревоги высказался Локтев.
— Не советую. Один раз уже так пролетел. Дискета была хитро защищена от копирования. Просто вся информация тут же стерлась. Надо, чтоб специалист посмотрел. — Черноволов заглянул в свой блокнот. — Значит, вы говорите, Борисом его зовут?
— Да, Симонов.
— Что-то знакомое… Не могу вспомнить. Надо посмотреть по своей картотеке. Ну, ладно, это терпит.
Черноволов встал и повернулся к Окунько. Видно, решил все-таки ему ответить.
— Ты, Сергей, романтик и лирик, хотя и физик. Мы, пакостные, можем так загадить всю землю, что даже твои вулканы будут вонять сортиром. А я пытаюсь эти авгиевы конюшни разгрести. Значит, так, сударь, — это он сказал уже Локтеву, — вечером приходите вот по этому адресу. Если вас до вечера не поймают. — И протянул ему маленький листок бумаги.
Вулканолог, обсудив с Локтевым ситуацию, решил, что лучше будет отвезти лесничего на дачу. Всю дорогу Окунько взахлеб рассказывал о последней экспедиции. Он спустился в кратер всего за два дня до извержения, взял отличные пробы, снял уникальные показания сейсмографа…
— Как думаешь, они Анастасию могут?.. — перебил его Локтев, но договорить не смог. Язык не повернулся.
— Знаешь, Виктор, мне вообще вся твоя история кажется каким-то дурным сном. Если бы я не знал тебя, если бы это был, скажем, тот же Черноволов, я бы решил — «утка», желтая такая, жирная утка. Я и до сих пор не слишком верю, что все происходит именно так, как тебе кажется. Ничего с твоей дочкой не случится.
Локтев сцепил зубы.
— Ну хочешь, вот прямо сейчас к Тане поедем. К Казаченок. Хочешь?
— Ты ее знаешь? — удивился Локтев.
— Отличная девка. Между прочим, неплохая поэтесса была. Что ты, я в нее даже влюблен был немного… Ага…
На даче просидели до вечера. Локтев стал потихоньку отходить душой, то ли потому, что рядом был этот надежный человек, то ли потому, что шумел вокруг лес, а в лесу… да что там говорить!
Окунько показывал образцы, привезенные с разных концов Белоярского края, словно демонстрировал произведения искусства. А Локтеву все камни казали одинаковыми, но и он в конце концов увлекся. Даже не заметили, как подкрался вечер.
На обратной дороге в город молчали. Таял душевный покой, на его место вползали тревога и нервозность. Даже Окунько сосредоточенно молчал.
К указанному адресу — на проспект Колчака — приехали часов в десять вечера. Это был деревянный особняк, сделанный, наверное, много лет назад, но все еще крепкий и надежный.
— А, так вот это что за дом! — подъезжая к дому, сказал Окунько. — Я знаю человека, который здесь работает. Не сразу сообразил только, старею, видно.
— В этом городе вообще есть кто-нибудь, кого ты не знаешь?
Окунько весело заржал.
— Ладно, и кто же здесь работает?
— Карандышева. Валя Карандышева.
Локтев молча пожал плечами.
— Неужели действительно не слышал? — удивился Окунько. — Что ты, знатная адвокатша. Адвокатесса, точнее! И вообще, дама, приятная во всех отношениях. На весь край шумит, и, кажется, даже в столицах ее уважают. Кстати…
— Что?
— Не совсем я уверен, но помнится мне, что она как будто помогала Богомолову на выборах в мэры.
— Странно, — сказал Локтев.
— А, понимаю, как же. Адвокат — продажная совесть? Ну, нет, Валентина из принципиальных. Слышал о таких?
Локтев не ответил. Ему показалось странным, что в особняке свет горел во всех окнах.
— Ах да, слышал… Ты же сам из принципиальных, — улыбнулся Окунько.
Он оставил машину у калитки и двинулся к дому. А Локтев почему-то сидел и смотрел на горящие, словно там был бал, окна.
— Ну, ты чего? — спросил Окунько, дойдя до крыльца.
— Стой! — закричал Локтев. — Назад!
Окунько удивленно остановился.
Локтев пулей вылетел из машины, подбежал, оттолкнул Окунько и наклонился к самым ступенькам.
