— Мама, Никитка! Каким ветром вас занесло, — обрадованно обнимал родных Захар. — Проходите, проходите в дом. Мария сейчас самовар соорудит, чайку попьём. Как говорится, чем богаты, тем и рады.
— Да ты не волнуйся, сынок, — проходя в дом и с любопытством оглядывая небогатую обстановку, ответила мать. — Мы ж из деревни. Слава богу, пока не голодаем. А вот тебе-то, чай, сынок, не сладко. Мы тут кой чего вам привезли. Никитка, где мешок?
— Да вот он, — протянул мешок брату Никита.
— Чего тут? — недовольно спросил Захар.
В этот момент в комнату вошла Мария, неся в руках хлебницу и сахарницу.
— Здравствуйте, Анна Филимоновна, — поставив на стол продукты, слегка поклонилась Мария.
— Здравствуй, невестушка, — подошла к ней Нюрка. — Дай чуток тебя рассмотреть. Сынок ведь так и не удосужился нас с отцом с тобой познакомить.
— Некогда, мать, мне к вам в гости ездить. Сама понимаешь, время сейчас суровое и напряжённое. Партия требует, чтобы каждый её боец был постоянно на своём рабочем месте.
Захар с помощью Никиты развязал узелок на мешке и вынул оттуда две ощипанные курицы.
— За кур спасибо, но больше не надо таких гостинцев привозить.
— Почему же, сынок? — искренне удивилась мать. — Курочки свежие. Перед самым отъездом я их зарезала и ощипала.
— Да потому что, когда мои товарищи и подчинённые пухнут с голоду, не могу я есть мясо, понимаешь?
Мария держала по курице в каждой руке и ждала распоряжения мужа.
— Сегодня же отнесу этих кур в нашу губкомовскую кухню. Пусть сварят куриный бульон. То-то будет праздник для всех.
— Ну, хотя бы одну оставь себе, сынок, — умоляла мать. — У тебя же жена тяжёлая. Ей, и твому будущему дитёнку, тоже хорошо питаться нужно.
Захар на какое-то время задумался, затем кивнул головой.
— Хорошо, мать. Одну курицу Мария сварит, а вторую отнесу в губком.
— Как хочешь, сынок, — вздохнула мать.
— Вы садитесь за стол, мама, — пригласила Мария. — Никитка, и ты садись. Пейте чай, а я сейчас кур отнесу и приду.
Захар с матерью и братом сели за стол. Разлили в чашки кипяток.
— Сахарок берите. Это единственное, в чём мы себе не отказываем, — угощал родных Захар.
— Не пойму я тебя, Захарка. Ты, такой большой начальник, а живёшь плохонько, да и питаешься никудышно.
Нюрка сделала несколько глотков и откусила от сахарной головки маленький кусочек. Никита пил чай в прикуску и то смотрел на брата, то разглядывал обстановку.
— Не боись, маманя. Вот разгромим врагов, построим социализм, тогда и жить хорошо начнём. Выпишу вас с отцом к себе. Будете мне по хозяйству помогать, а? — улыбнулся Захар.
— А мы с сестрой как же? — поинтересовался Никита.
— Так ведь, Никитка, и деревню кому-то же подымать нужно. Вот подымете, тогда и в город поезжайте.
Вернулась Мария. Также села за стол и придвинула к себе чашку.
Они молча выпили чай. Мария убрала со стола, пошла мыть посуду. Захар откинулся на спинку стула и глянул на мать слегка потеплевшими глазами.
— Как там отец поживает? Алёнка?
— Трудно нам сейчас, сынок. Мы ведь неспроста к тебе чуть свет пожаловали.
— Я об этом догадываюсь. Случилось что-то?
— Случилось, сынок, — глаза Нюрки повлажнели.
— С отцом чего-нибудь? — встревожился Захар.
— Да нет, с отцом пока, слава богу...
— Мать, у меня слишком мало времени. На работу уж пора собираться. Говори, зачем приехали.
— Понимаешь, Захарка, — взял инициативу в свои руки Никита. — Приехал к нам комбед. Излишки хлеба требуют. Но ты же знаешь, мы зерно убираем вот этими руками, а значит, и нелишнее оно для нас.
— Так вот, комбед этот возглавляет Фомка Рябой, — продолжила Нюрка. — Ты его должен знать.
— Ну, слышал про такого, — поморщил лоб Захар. — Говорят, очень идейный товарищ. За советскую власть горы свернёт.
— Может оно и так, сынок. Только сначала он твоего отца заарестовал.
— Как заарестовал, за что?
— Так я ж тебе и говорю, Захарка, — опять заговорил Никита. — Нашли они в нашем схроне, на заднем дворе, зерно, на чёрный день припрятанное. Так и зерно забрали, и батяне руки скрутили. Говорят, революционным судом судить его будут.
— Помоги отцу, сынок. Высвободи его, — заплакала мать.
Выслушав родных, Захар встал, прошёлся по комнате. Остановился у окна, глянул на улицу. Задумался.
Наконец, повернулся к столу, за которым сидели мать и брат.
— Не могу я освободить отца.
— Это как же, сынок? — удивлённо подняла голову мать, кончиком платка утирая слёзы.
— Он повёл себя, как настоящая контра.
— Какая контра? Что ты говоришь, сынок? Это же твой отец!
— Пойми ты, мать, — стукнул кулаком по подоконнику Захар. — В стране голод и разруха. Весь мир воюет против нас. Контрреволюция подымает голову. Советской власти угрожает смерть. Вы же сами знаете: в наших вождей стреляют. Товарища Урицкого в Питере убили, товарища Ленина смертельно ранили. Товарищ Ленин, Владимир Ильич, нас учит, что только та революция чего-нибудь стоит, которая умеет защищаться. А для того, чтобы революции защищаться, ей нужен хлеб, чтобы накормить рабочего и красноармейца.
— А как же крестьянин, сынок? Ему не нужно есть? Ты же сам из крестьян.
— Сытый рабочий и красноармеец сумеют защитить и крестьянина.
— Но ограбленному, обозлённому и голодному крестьянину не нужна никакая защита. А помрёт крестьянин, подохнут с голоду и его защитники!
Захар с высоты своего роста посмотрел на Нюрку. Кровь прилила к его вискам. Но он сдержался, не стал продолжать спор.
— К сожалению, мне некогда с тобой спорить, мать. Передай отцу, что излишки зерна он должен добровольно сдать продотряду. Только тогда мне будет за него не стыдно.
— Ты же знаешь отца, сынок, — покачала головой Нюрка. — Он никогда этого не сделает. За своё зерно он глотку любому перегрызёт.
— Тогда я самолично приеду в Вернадовку и арестую его, как саботажника и контрреволюционера!
— Да отец проклянёт тебя, Захарка.
— Лучше не иметь отца вовсе, чем иметь отца-контру!
— Бог с тобой, сынок, — осенила его крестом мать. — Что ты такое говоришь? Одумайся!
— Маша! — позвал жену Захар, давая понять матери и брату, что разговор с ними он уже закончил. — Где мои штаны? Мне пора уже собираться.
45
Ночью в доме Устина Подберёзкина собрались мужики. Ровным счётом десять человек. Думали-рядили, что делать дальше.
