В комнату на цыпочках зашёл молоденький монашек.
— Сеньор Лопес, вы проснулись? Кушать будете?
Лойола тяжело вздохнул. Ну вот. Его уже знают. Зря скрывался столько времени. Но разве это повод менять свой путь?
— Какой я тебе сеньор? У всех нас один Сеньор на небесах. Зови меня Иниго и на «ты».
— Хорошо, — смутился монашек. — Но как же всё-таки насчёт еды?
— Насчёт еды? — Иниго привстал на подушках. — Конечно. А как же человеку без еды? Кстати, какой у нас день сегодня, не пост, я надеюсь? Может, и мяса найдёте? Но лучше всего жареные каштаны.
Однако бодрость его оказалась преждевременной. Желудок, измученный духовными подвигами и ядовитой хлебной плесенью, не желал восстанавливаться. Пришлось растянуть травное лечение на целых три месяца. Всё это время местные аристократы упорно заботились о пропитании «праведника», как теперь его привыкли называть. Лойола негодовал. Требовал, чтобы принесённое ему немедленно отдавали вдовам и сиротам. Разумеется, это только увеличило его популярность и поток приношений.
Как-то настоятель поведал ему о неких «весьма уважаемых господах, желающих беседы с праведником».
— Отец настоятель! — возмутился Иниго. — Зачем вы поддерживаете все эти разговоры о моей так называемой праведности? Мало того, что это совсем не радует меня, оно ещё и не соответствует истине!
Настоятель пожал плечами:
— Вы сами создали такое впечатление о себе, сеньор Лопес.
— На «ты», отец! — простонал Иниго. — Я же просил называть меня на «ты» и по имени! А эти «уважаемые господа», можно ли внушить им, чтобы они оставили меня в покое?
Священник покачал головой:
— Навряд ли. Они ведь немало потратились на лечение. Не то чтобы они требовали благодарности, но мне понятно их желание поговорить с таким... гм... необычным человеком.
— Хорошо, — сказал Лойола, — на необычного человека я, пожалуй, соглашусь. Пусть приходят. Но скажите им: я готов беседовать только в том случае, если они, зайдя в комнату, трижды обойдут вокруг моей кровати с криками: «Грешник! Грешник!»
А сам подумал: «Вот и посмотрим, насколько сильно их желание общаться с праведниками!»
К моменту их прихода Иниго уже достаточно окреп, чтобы не проводить весь день в постели, но специально улёгся, не желая менять договорённость. Он слышал, как «уважаемые господа» нерешительно топчутся у входа в комнату, о чём-то прося настоятеля. Тот отвечал мягко, но, судя по всему, непреклонно.
— Я не знаю, какого он мнения о себе, — донеслось из-за двери, — но если вы не исполните его просьбу, беседа вряд ли состоится.
— Ну давайте уже! — пробормотал Лойола. — Сколько можно тянуть!
Приняв скорбный вид, он откинулся на подушки. Ему было неловко. Эти люди стараются делать добро, интересуются чем-то помимо сплетен. Придётся сильно озадачить их, может быть, даже расстроить.
«Уважаемые» нерешительно толкались на пороге.
— В Манресе и окрестностях идёт молва о вашей праведности, — начал один.
— Отец настоятель! — позвал Иниго. — Помогите мне встать. Я должен покинуть эту комнату. Договор не соблюдён.
Они растерянно озирались на священника. Тот развёл руками. «Я вас предупреждал», — читалось в его взгляде. Манресские аристократы затравленно переглянулись и невнятно вразнобой забормотали: «Грешник, грешник».
— Что же вы так плохо стараетесь? — огорчился Лойола. — Совсем не хотите помочь человеку спастись. Ну-ка, громче! Решительней!
Они возвысили голоса, но как-то не слишком убедительно.
Иниго пожал плечами.
— В ваших поступках нету логики. Судя по вашим словам, вы питаете ко мне немалое уважение. Пришли сюда, оставив свои дела, не побоявшись натрудить ноги... И в то же время не хотите исполнить всего одну мою небольшую просьбу? К тому же вы уже обещали выполнить её, да не кому-нибудь, а настоятелю монастыря! Совесть у вас, видать, не приживается!
Аристократам стало стыдно, и они трижды обошли вокруг кровати с громкими криками: «Грешник!»
— Спасибо! — искренне поблагодарил Иниго. — Вы очень помогли мне. Дай вам Бог всего самого доброго!
Они не уходили. Лойола поинтересовался у настоятеля:
— Отец, вы не знаете, что ещё нужно этим людям?
— Они просили о беседе.
Иниго удивлённо вскинул брови:
— О беседе с грешником? О чём тут можно беседовать?
Настоятель молчал.
— Сеньор Лопес, — почтительно начал один из пришедших, — мне и моим друзьям очень интересно узнать, как вам удалось так сильно измениться. Мы слышали, у вас была блестящая судьба...
— Интересно? — повторил он вдруг охрипшим голосом. — Вам интересно покопаться в чужой душе, вместо того чтобы очищать свою? Я вас понимаю. Копаться в своей душе совсем не интересно. Это — отвратительно и больно. Гораздо легче пожертвовать денег на праведника. Сразу сам чувствуешь себя почти праведником. Хотя вы всё-таки лучше других. Вы хотя бы думаете о душе. Вот и думайте дальше. Ступайте. С Богом!
Растерянные, они покинули комнату. Настоятель пошёл проводить их. Когда через несколько минут он вернулся — Иниго сидел на подоконнике, постукивая по раме кончиком посоха.
— Смело вы с ними, — заметил настоятель.
— «Ты». «Ты с ними», — машинально поправил Лойола.
Они помолчали.
— Всё-таки вам... тебе, Иниго, легче свободно разговаривать, твой род древний и уважаемый...
— Быть служителем церкви не менее почётно, особенно — настоятелем монастыря.
— У нас в Испании пока так и есть, — согласился настоятель, — а вот в Германии люди перестали уважать церковь. Говорят, священников там грабят и убивают.
Иниго от изумления чуть не свалился с подоконника.
— Вы это серьёзно, отец?
— К сожалению — да.
— Какие-то разбойники?
— Да нет, обычные люди. Крестьяне, торговцы, солдаты. Один наш брат-доминиканец служил где-то в Саксонии. Еле спасся, когда начали громить храм.
— Может, спьяну? Не понимаю, как это возможно в трезвом уме. Они разве не верят в Бога?
— Верят. Но якобы церковь только мешает их вере.
— Удивительные вещи вы говорите! — Иниго встал и поднял взгляд к потолку, будто надеясь прочесть там нечто важное. Прямо перед его носом сбежал по ниточке юркий паучок. Покачался и снова втянулся наверх.
— Я, кажется, понял, — сказал Иниго. — Они хотят свободы, как малые дети, которые рвутся гулять в лес. Помилуй их, Господи!
Он возбуждённо ходил по комнате, хромая и стуча посохом.
— Хорошо было бы попасть в Германию, но я пока не имею права. Меня ждёт Святая земля. И если вначале я не знал, чем мне там заниматься — созерцанием или проповедью, то теперь знаю точно: мой путь — действие. Буду обращать неверных. Покину ваш приют прямо сегодня.
