…Виктор Иванович, признанный Гришиным настырным, тем временем внимательно изучал факсимильное послание из города Челябинска. Он хмурил брови, вчитываясь в размытые буквы на листе, который все норовил скрутиться в трубочку. Сопоставлял и думал, и то, до чего он додумался минут через десять, совершенно ему не понравилось. Он долго размышлял над тем, звонить или не звонить Гришину. Делиться или нет информацией, которая неожиданно всплыла и которая неожиданно и совершенно непостижимо может снова навредить Моховой Светлане. Все смотрел и смотрел не мигая на трубочку глянцевой тонкой бумажки, откатившейся к краю стола. Все мучился и мучился: звонить или не звонить. Потом профессиональный долг в нем все же победил, и он с тяжелым сердцем поднял телефонную трубку.
– Виктор Иванович? – с неожиданным оживлением откликнулся Гришин. – Рад, рад тебя слышать, дорогой.
«Чего это вдруг?! – еле-еле у него не вырвалось. – То шарахался как черт от ладана, а то вдруг обрадовался. Что-то тут не то…»
– И тебе здравствуй, Михаил Семенович, – настороженно ответил Виктор Иванович и произнес с тяжелым вздохом: – У меня для тебя новости, Семеныч.
– Да? Надо же, как странно! У меня для тебя тоже новости, Иваныч! – Гришин захихикал. – У нас с тобой прямо друг на друга чутье выработалось. Хорошие хоть новости?
– Смотря для кого, – выдохнул Виктор Иванович со скорбью. – Для тебя неплохие. Для Моховой… Для нее последний гвоздь в крышку.
– Да ты что?! – ахнул Гришин. – Ну-ка, ну-ка! Говори, не томи, Иваныч!
– Послал я на днях факсимильный запрос о нашей с тобой общей знакомой на прежнее место работы. Попросил прислать ответ оперативно, по возможности факсом. Ждал недолго. Только что прочел…
– Что прочел-то, не томи! – перебил его Михаил Семенович.
– Прочел?.. Да мало утешительного, Михаил Семенович. Наша с вами подозреваемая, оказывается, имела в Челябинске репутацию нерадивого детского врача. И однажды из-за нелепой случайности или халатности, не знаю, как назвать правильно, чтобы не обвинить человека огульно… Так вот, однажды по неведомой причине у нее на участке в районе скончался ребенок.
– Опа! – снова перебил его Гришин. – Как понять? При каких обстоятельствах? Надеюсь, что не при туманных?
– Нет. Тут все более или менее ясно. У Моховой была вечеринка. День рождения праздновала, кажется. И не выехала вовремя по вызову. Ребенка просто упустили, и все. Я тут что думаю, Михаил Семенович, может, кто из родственников этого малыша ей мстит? А там черт его знает… И съездить бы, да уж больно далеко.
– Ты погоди в путешествие-то отправляться, – хмыкнул загадочно Гришин. – Ты до меня соберись, кое-что покажу тебе, а там вместе покумекаем, что и как.
– А что покажешь? Кстати, что за новости для меня у тебя? Или по телефону никак?
– Лучше при встрече, Иваныч. Не хочешь сам, могу я к тебе подъехать. Мне не трудно.
– Ладно, приеду. Жди через час примерно. Я тут еще один ответ на свой запрос ожидаю с минуты на минуту. Позвонить – позвонили, а письмо официальное еще не готово. Как дождусь, так подъеду, идет?..
Глава 20
В больницу к Ирине Александр собирался ежедневно. Каждый вечер, вернувшись с нового места своей работы, которая, к слову, ему очень нравилась, он принимал душ, брился, доставал из шкафа загодя приготовленную свежую рубашку, обновлял на брюках стрелки и отправлялся до районки пешком. По пути в больницу заходил в магазин. Покупал две пачки сока, килограмм апельсинов или бананов, или винограда, в зависимости от того, что бывало на прилавке самым свежим, букетик цветов и шел дальше.
Дорога занимала у него ровно пятнадцать минут. Потом он входил на больничный двор, выметенный почти до стерильности и обсаженный странным зеленым кустарником.
Почему странным? Да потому, что зелень была неестественно сочной, не пылившейся как будто. Он даже пару раз подходил и трогал диковинные листья. Все ему казалось, что кустарник искусственный. Нет, листок привычно растирался между пальцев, издавая тонкий свежий запах. Кустарник был настоящим, просто непривычным. Не видел он прежде таких насаждений никогда.
Потом Александр доходил до отделения, где лежала Ирина. Поднимался на второй этаж. Передавал пакет с соком, фруктами и цветы дежурной медсестре или санитарке. Узнавал, что муж Ирины по-прежнему сидит подле жены – сердешный.
Это все здешние санитарки называли так ненавистного ему Стаса. Сердешным он тут значился.
Так вот Александр узнавал, что его «сердешный» соперник по-прежнему возле Ирины, выходил во двор, усаживался на скамейку и просиживал там подолгу. Смотрел на окна, силясь угадать, за которым из них она. Смотрел на людей, сочиняя про них наивные глупые истории. Дожидался, когда выйдет из отделения «сердешный». А выходил тот обычно, когда звезды на небе начинали вспыхивать. Смотрел, как тот с хмуро брюзгливым видом грузится в свой автомобиль. Дожидался его отъезда. Сидел еще какое-то время, таращась на окна. А потом шел домой.
Заходить к Ирине в палату даже после отъезда ее мужа Александр опасался.
– Очень плохая, – охала одна из санитарок, щедро одаренная Александром за крохи информации о больной. – Врачи все бьются и бьются над ней, а ей все хуже и хуже. Кровь никуда не годится. Боятся, что помрет! Яд уж больно сильный. Никак не найдут этого, как его…
– Противоядия? – подсказывал Александр.
– Да-да, его. Процесс, говорят, может быть необратимым. Она ведь почти все время спит. Спит и тает прямо на глазах. Не ест почти ничего, вот как оно.
Так было каждый день. Все повторялось кадр за кадром, как в заезженном до треска фильме. Менялся только цвет его рубашек и настроение «сердешного». У последнего на губах то улыбка блуждала, то рот был скупо сжат. А во всем остальном…
Сегодня все вдруг с утра пошло не так.
Сначала обнаружилось, что он позабыл с вечера погладить очередную чистую рубашку для визита к Ирине. Выстирать выстирал, а вот погладить позабыл, вернувшись из больницы позже, чем обычно. Потом пришел на работу злой как черт, только приступил к своим обязанностям, как Женька вызвал к себе. Уставился на него недобро и прямо с порога влепил в лоб вопросом:
– Саня, друг, тебя что на новом месте не устраивает, скажи?
– Меня?! Да все устраивает и даже более того! – Он виновато улыбнулся и тут же поспешил спросить: – А что случилось? Жалуется, что ли, кто?!
– Жалуются, не жалуются! – заворчал Женька, чуть сбавив обороты. – Никто не жалуется, но вид у тебя такой, что краше в гроб кладут. У нас клиентура, пойми. Пускай улыбаться тебе всякому не хочется, но хоть нормально-то выглядеть можешь? А то насупленный весь, раздавленный просто. Из-за отца, что ли, так паришься? Так старый человек и…
– Жень, отец тут ни при чем. Тут другое. Я действительно раздавлен, тут ты прав на все сто. Но не работа и не клиенты тому виной. Беда у меня, друг, случилась. Большая беда.
