Почему снова так?..
– Алло, – сдавленно произнесла она, послушала странный шорох в трубке и снова произнесла уже с удивлением: – Алло?
– Ирка, ты? – Наталья – это была она – тяжело, с присвистом вздохнула. – Ты-то хоть не спишь? А то Стасик твой бурчал что-то недовольное.
– Ты чего так рано звонишь, Наташ?! – перебила ее Ирина, в самом деле распознав в голосе подруги слезы. – Я не сплю! А ты чего так рано?
– Стас не сказал? – Наташа отчетливо всхлипнула.
– Нет, а что?! Что он должен был мне сказать? Да не томи ты! Говори, чего ревешь?! – набросилась она на нее, забыв о том, что нужно говорить тише, потому что за стенкой спит ее уставший после ночной смены супруг. – Ну!!!
– Генка умер, Ир, – устало обронила Наташа и зарыдала в голос. – Он умер, понимаешь!!! Умер от сердечного приступа прямо на работе!!! Это так… Это так неожиданно! Так несправедливо! Этого не должно было быть! Он не мог так поступить со мной!!! А он взял и умер… Ир, что делать?! Что делать, Ир?!
Генка умер?! Генка, с которым она вчера очень гадко поговорила, которого пыталась обвинить в чем-то страшном, припирала к стенке, заставляла чувствовать себя чудовищем, умер?! Но…
– Но этого не может быть!
– Почему?! – заорала в ответ Наташа. – Почему не может быть, Ир? Только потому, что тебе этого не хотелось, да! Почему Степка мог умереть, а Генка не может?! Потому что… Потому что…
Она разрыдалась пуще прежнего и бросила трубку. А Ирина как была в полотенце, то и дело сползающем, так и осела на пол.
Они что…
Они что, все с ума посходили, напустив на себя немыслимый, не поддающийся объяснению мор?! Сначала Степка, теперь вот Генка, кто следующий?!
Она сидела на полу, облокотившись спиной о ножку стола. Бездумно прижимала телефонную трубку к груди и пыталась связать воедино разрозненные страшные слова, что прорыдала ей на ухо Наталья.
Выходило что-то ужасное!
Холодное, гадкое, неотвратимое вползало в душу. Все там выворачивало, кололо, тянуло страшной болью и тут же давило диким холодом. Ее начало колотить. И кажется, она даже принялась плакать, потому что Стас снова возник на пороге кухни. Снова протяжно зевнул, глянув на нее с изумлением, и спросил, присев перед ней на корточки:
– Эй, ты чего, Ириш? Ты плачешь, что ли, я не пойму? По ком плачем, а, малыш? Кого хороним?
От его стопроцентного попадания, выданного с таким равнодушно-заспанным цинизмом, ее передернуло. Ирина отстранилась от его рук, плотнее прижав к себе телефонную трубку, зажмурилась и укорила:
– Не смешно, Стас!
– О-оо, как все запущено. – Он с кряхтеньем опустился на пол рядом с ней, толкнул ее легонько плечом и примирительно пробормотал: – Ничего не хочешь мне рассказать, детка? Может, я на что сгожусь, а? Муж все-таки, не чужой тебе человек. Так в чем причина наших слез?
– Генка… Генка умер, Стас!!!
Он откачнулся от нее с такой силой, что сдвинул стол с места. Наверняка теперь ободрал краем стола дорогие обои на стене, подумала она. Странно, что в такой момент она подумала именно об этом. Подумала с былым раздражением, ведь десятки раз просила его не двигать столом и…
Боже! О чем она думает, о чем?! И это в тот момент, когда Наташка там одна разрывается от горя или…
Или нет??? Или ее такой исход вполне устраивает?! С чего она вдруг так сказала, что Степка может умереть, а Генка нет?!
Нет!!! Только не это, господи! Сделай так, чтобы Наташка тут была совсем ни при чем!
Стас пришел в себя гораздо раньше ее. Поднялся, тут же потащив с пола ее за руку, делая ей больно. А может, он осторожно ее тянул, а просто тело все надсадно заболело сразу и любое прикосновение казалось ей болезненным.
– Идем, Ир. Идем в комнату. Не стоит сидеть на полу, простудишься.
Стас подхватил ее на руки и понес в спальню. Снова уложил ее на неприбранную постель. Укутал одеялом до самого подбородка, пробормотал что-то, выбежал и через минуту вернулся с мензуркой и стаканом:
– На, малыш, выпей.
Силой влил ей в рот какой-то пахучей горькой дряни. Заставил запить водой и снова уложил на подушки, приказав не двигаться. Ушел, принялся кому-то звонить. Кажется, даже ругался. Потом присел на краешек кровати и, тронув ее за щеку, окликнул:
– Ну, ты как?
– Не знаю, – пискнула Ирина, глубже зарываясь в одеяло. – Я ничего не знаю, Стас! Ничего и ни про кого! Сначала Наташка говорит…
– Что она говорит?
– Что хочет отомстить им обоим, и тут вдруг так все… – Ирина вдруг подскочила и вцепилась в его плечи, казавшиеся всем другим такими надежными. – Ты ведь не бросишь меня, милый? Не оставишь меня никогда, так ведь?! Я ведь хорошая жена, так?.. Ты… Ты обещаешь мне, что будешь жить?!
Она колотилась в его руках, цеплялась за него, рыдала. Стас гладил ее по плечам, что-то говорил, пытался утешить, правда, скомканно как-то, без былого красноречия. Потом и вовсе начал раздражаться, даже попытался оторвать ее руки от себя, проворчав:
– Да что с тобой в самом деле, Ира?! Успокойся, в конце концов! Ты по родителям так не рыдала!
Отрезвило ее это или нет? Кажется, да. И не отрезвило даже, а получилось, что она будто бы получила по лицу. Отпрянула и уставилась на него непонимающе:
– По родителям? Что ты такое говоришь, милый? Я… Я горевала! И достаточно сильно, но… Но они были пожилыми людьми, и их смерть… Это не так… Не так неестественно.
– А что неестественного в смерти Генки? – Стас пожал плечами, отходя на всякий случай подальше от кровати. – Он пережил страшную трагедию. Переживал. Наташка рыдала, а он молча нес в себе свое горе. Это подкашивает здоровье много крепче. Что вот, к примеру, ты можешь знать о его здоровье? Молчишь! Вот и я не знаю. Может, он давно страдал и болел, только не жаловался никому.
– Как же так! – вскинулась она. – Ему было кому пожаловаться и…
Она вовремя прикусила язык, чуть не выболтав Стасу Наташкин секрет про Генкину любовницу – врачиху. Но факт оставался фактом. Не могла его эскулапша оставить без внимания здоровье любимого. Если Наташке было не до чего, то уж любимая наверняка щебетала вокруг него, утешая и ублажая.
– Если ты имеешь в виду его супругу, – продолжал здраво рассуждать Стас, выгуливая себя по супружеской спальне с заложенными за спину руками, – то ей было не до его здоровья, согласна?
– Да, – коротко кивнула Ирина, вытирая лицо пододеяльником.
– Вот! – тут же подхватил Стас, обрадовавшись ее пониманию. – Может, он давно и безнадежно был болен, а его горе дало еще один толчок, только и всего. И рассуждать теперь о неестественности и несвоевременности – это как то… Как-то…
