— В город звонить будешь? — спросил он у Павлика.
— Сейчас все улики соберу и позвоню.
Павлик разве что носом землю не рыл. Ленька помогал ему изо все сил, шаря глазами по траве, в надежде найти эти самые улики.
Пришла старушка Аксинья, которая обычно стояла за свечным столиком и продавала свечи и иконы, а также принимала записочки об упокоении и о здравии. В ее же обязанности входила уборка храма.
— Аксинья Петровна, двор когда убирали? — спросил у нее Павлик.
— Да вчера после службы и убирали.
— Никто больше не приходил в церковь?
— Да нет, после службы батюшка церковь запер. А так сюда во двор никто не приходит.
— Видишь, Леонид, ни тебе окурка, ни бумажек… Грабители здесь не задерживались. Видать, подъехали ночью, точно зная, что батюшка уже спит, у соседей тоже свет не горел. Так что они сразу принялись за замок. Но на всякий случай один стоял на стреме. А интересно, батюшка ведь у нас плохо слышит. Как же он услышал, что замок ковыряют?
Ленька пожал плечами.
Пошли опять к домику батюшки.
— А здесь смотри, следы волочения. Как батюшку по голове стукнули, он сознание потерял, и этот гад его тащил по траве. И хотя трава поднялась, все равно не полностью. А вот наконец и полноценный отпечаток обуви… — обрадовался Павлик и присел у порога батюшкиного дома, где на глинистой поверхности отпечатались четкие следы обуви.
— Размер примерно сорок четвертый. А у того, кто взламывал замок — сорок второй.
Ленька с уважением воззрился на Павлика. Надо же какой, оказывается, классный спец, прямо на глаз размер обуви отличает.
Зашли вдвоем в дом. Батюшка лежал на кровати — маленький, несчастный, и его лицо выражало такую скорбь, что у Леньки дрогнуло сердце.
— Отец Георгий, вы не переживайте так, мы обязательно найдем грабителей, — пообещал Павлик.
— Это не наши, это чужие. Они на машине приехали. Как же вы их найдете? — недоверчиво спросил батюшка.
— Так вы и машину видели?
— Да, когда я вышел во двор, тот, который взламывал замок, с фонариком стоял. Повернулся ко мне, и луч света скользнул по машине. Она стояла за воротами с выключенными фарами. У него такая каска, а в ней фонарь.
— Как у шахтеров?
— Похоже…
— А как вы услышали, что замок открывали? У вас же, батюшка, извините, со слухом не очень…
— Да сплю я плохо. Часто ночью просыпаюсь. Проснулся, — а за окном свет мелькнул. Наверное, в этот момент тот с фонариком голову повернул, что ли… Я удивился. А тут железо лязгнуло. Этот звук я расслышал. Тихо ведь ночью, все уже улеглись…
— А на часы вы посмотрели, когда выходили?
— Да было уже полчетвертого.
— А цвет машины не заметили? Про номер даже не спрашиваю…
— Машина серая или белая, светлая одним словом, номера не было видно. и не до того мне было. Я только успел несколько шагов сделать, тут меня и ударили.
— А какой размер обуви вы носите, батюшка? — спросил Павлик.
— У меня нога небольшая, я ношу тридцать девятый.
— Теперь нужно составить опись пропавших икон.
Батюшка порывался опять встать, но в дом зашла обеспокоенная Аксинья.
— Вот она вам все и расскажет, — сдался батюшка, потому как Ленька чуть ли не держал его за руку, чтобы тот не вставал с кровати.
Степаныч по прежнему отгонял от ворот Любопытных соседей и, как регулировщик, командовал зычным голосом:
— Все отошли на три шага от забора. А то вдруг тут тоже следы какие-то… Ванька, я все вижу, слезай с забора. А ты куда, Фомич? А ну, все назад!
В церкви что-то происходило, и народ изнывал от любопытства.
Наконец Павлик, Аксинья и Ленька вышли из церкви. Милиционер спрятал бумажку в карман и объявил:
— Расходитесь, граждане, по домам. Кстати, сегодня рабочий день, если кто забыл:.. Я сейчас вызову следователя из города. Так что нечего путаться под ногами.
Люди медленно и неохотно стали расходиться.
— Павел Семенович, у меня тут есть соображения, — тихо сказал Ленька. — Только надо с глазу на глаз. А то вдруг я ошибаюсь… Зря на человека напраслину наговорю.
— У тебя что, есть подозреваемые?
— Предположительно…
— Ну давай, выкладывай…
Аксинья ушла к батюшке, народ разошелся, Ленька стал рассказывать.
— На свадьбу к Люське родственник приехал — Дмитрий Николаевич. Ну мы с ним разговорились, я ему сказал, что пою в церковном хоре. И он пришел вчера на службу. Но не к началу. Ему вовсе не на службу нужно было, он все иконы изучал. Внимательно так, подолгу стоял у некоторых, чуть ли не принюхивался. Я все видел, потому что стоял к нему лицом. Потом он Аксинью позвал, выспрашивал у нее что-то. Меня тогда это не удивило, я знаю, что городских иконы интересуют. Особенно старинные. А он у меня до этого расспрашивал: когда храм восстановили, откуда иконы, есть ли старинные…Потом батюшка его водил по церкви, он же всегда радуется, когда люди интересуются нашими иконами… Я тогда подумал, что Дмитрий Николаевич их рассматривал как в музее старинные картины. А сегодня меня осенило — неспроста это.
— А почему ты думаешь — неспроста? Человек действительно может интересоваться, просто из любопытства. А, может, он человек образованный, расширяет свой кругозор…
— У него бизнес, он сам сказал, произведения искусства. Значит, торгует ими. А ведь старинные иконы — те же произведения искусства.
— С этим я согласен. Но понимаешь, Ленька, если человек интересуется искусством, это еще ничего не доказывает.
— А знаете, что он у меня еще спросил? Есть ли при церкви сторож и сигнализация. Такие вопросы из любопытства не задают.
— И тут ты прав, Ленька, — задумчиво сказал Павлик. — А ну-ка, вспомни, что еще такого необычного спрашивал родич Климовых?
— Он мне рассказывал, что старинные иконы очень ценятся на рынке. На международном торговом, — уточнил Ленька. — И что есть люди, которые их коллекционируют, старинные иконы целого состояния стоят… Он еще такое слово сказал — «новодел». Это что означает?
— В общих чертах — как бы подделки, по образцу оригинала.
— Так Дмитрий Николаевич по телефону кому-то сказал про что-то — «это не новодел». Может, это про наши иконы?
— Очень может быть… А что он еще говорил? Припомни…
— Что все намного интереснее, чем он думал… И мне сказал, что взял бы меня в свой бизнес. Но я слишком правильный.
— А с чего он вдруг о твоей правильности заговорил?
— Когда я сказал, что иконы красть нельзя, на них люди молятся…
