Его неспешные размышления, перебиваемые доносящимся с кухни позвякиванием стеклопосуды, как говорили в недавнем прошлом, намекая на неминуемую выпивку, свидетельствовало о том, что Ирка всерьез радуется тому, что ее Турецкий, в кои-то веки, всерьез взялся-таки за улучшение собственного «облико морале», выражаясь по-иностранному. То есть желает поддерживать всеми своими немалыми, между прочим, женскими возможностями очередное «твердое» решение мужа. А потому, вероятно, уверена, что ему не повредит и рюмочка за поздним ужином, которая обязательно поднимет им обоим настроение на соответствующую высоту. Обычно она была противницей таких возлияний на ночь: какой смысл, все равно спать…
Он вдруг, по какой-то странной ассоциации, вспомнил, как ему однажды пожаловался один из коллег в Генеральной прокуратуре — довольно-таки способный следователь. Его жена, говорил, нарочно не кладет в его манную кашу, которую он — ну, есть у человека такой бзик! — в обязательном порядке съедает перед сном, сливочное масло. Он был уверен, что из скупости. Так и говорила: «Зачем тебе еще и масло? Все равно спать идешь!» Очень логично…
Вспомнив, Турецкий захохотал, на что немедленно откликнулась Ирина:
— Шурик, ты чего? — она заглянула в комнату, и он уже приготовился рассказать ей о той бабе, как из телефонной трубки, лежавшей перед ним на журнальном столике, заиграл Моцарт.
— Сейчас, минутку, — предупредил он жену, включая телефон. — Турецкий, слушаю…
— Александр Борисович! — услышал он заполошный голос Рогожина. — Беда!
— Что случилось? Тюрьма сгорела? Так это хорошо, сразу все дела закроем вследствие своевременной кончины наших обвиняемых.
— Не смейся, это серьезно. Дамочка-то, знаешь, какой фортель выкинула?
Голос был настолько растерянный, что Турецкий догадался:
— Улетела, что ли?
— И ты так спокойно об этом?.. — ужаснулся Рогожин.
— Ай, молодец, девка! Ай, умница! Так нам, дуракам, и надо… Ну, и что ты теперь хочешь предпринять? Самолет повернуть назад? Керосин у него слить? Что конкретно предлагаешь?
— Да она еще не улетела, минуты остались.
— Ты из Домодедова звонишь? — спокойно спросил Турецкий, потому что волнения уже вполне хватало у Рогожина. — Думаешь, мы сейчас способны вернуть ее? Вряд ли. Даже если ты и проникнешь в зону вылета, ты ее за рукав не ухватишь. Тебе постановление нужно о привлечении ее к ответственности, а у тебя его нет. И не будет, потому что никто не подпишет. Спросят, чего тебе от нее надо? Понравилась? Ну, так слетай к ней, куда она там? В Пафос? Если она тебя еще захочет принять у себя на вилле. Я бывал в тех краях — красотища! Где ж еще и жить такой красавице — сам подумай!
— Это что еще за красавица? И кто у тебя молодец и умница? — строго спросила Ирина, приближаясь с полотенцем в руках, свернутым наподобие ремня.
— Сейчас расскажу, — весело пообещал Турецкий. — Ты будь вежливым, Ваня, ручкой красотке нашей помаши и пожелай доброго пути.
— Ты считаешь?..
— А у тебя есть другой вариант, щадящий твое болезненно уколотое самолюбие?
— Ну и язва же ты, Турецкий! — жена передразнила мужа, показав ему язык, но он лишь отмахнулся.
— Это будет самое удачное, что ты можешь ей предложить. Если только она увидит твой жест.
В чем не уверен. Ты другое выясни, чем занимались твои следопыты? Как же они ее упустили?
— Элементарно просто. Из посольства она отправилась в какие бутики, торчала там, что-то примеряя, потом купила. Что — ребята не видели, не могли «светиться» и подходить близко. Потом отправилась в ресторан, где неплохо, судя по времени, неплохо подзаправилась. Потом кому-то позвонила и, оставив свою машину у ресторана, вызвала такси. Села и в сопровождении моих парней поехала в Домодедово. С одной сумочкой и целлофановым пакетом с покупкой из бутика. Ну, зачем ей это было нужно? Кому в голову могло прийти, что она задумала?
— Ну, теперь-то все ее действия абсолютно понятны и прозрачны. Кстати, очень логичны. А ошибка твоих парней заключается в том, что они только смотрели на нее и не делали никаких нужных выводов. Правда, там действительно было на что смотреть, — тут уже он показал Ирине язык, на что она потрясла над его головой кулачками. — А что они должны были делать? Информировать о каждом ее шаге. Ты им это передал? Или они тебя не поняли?
— Да сказал, конечно, но они, видимо, решили…
— Теперь и тебе ведомо, что они на самом деле решили и что видели, — подколол Рогожина Турецкий. — Если б мы были в курсе, то вычислили бы ее дальнейший путь сразу после того, как она оставила машину у ресторана и вызвала такси. А пока твои парни сообразили, что она направляется в Домодедово, было уже поздно что-то предпринимать. Так что поставь своим «сыскарям» большой словесный памятник и успокойся. К слову, это чтоб ты сегодня ночевал спокойно: ее присутствие здесь нам ровным счетом ничего бы не добавило. К ней у следствия нет и не может быть претензий. Но зато Ловкову своим побегом она облегчила дальнейшее существование. Если все у них делалось по плану. Ты не знаешь, была она у него на свидании?
— Точно — нет! Но как-то же они договаривались?
— По телефону, Ваня, на дворе, как тебе известно, двадцать первый век. А что в порту-то было? Могу предположить, что ее чемоданы подвезли неизвестные вам люди на каталке прямо к стойке таможенников. И те, не задав ей ни единого вопроса, улыбнулись и проштамповали документы, пожелав при этом счастливой дороги. Не так?
— Именно, — печально согласился Рогожин. — Как ты все это угадал?
— Так теперь это уже семечки. Если ее муж с таможней работал, какой же после этого может быть досмотр? Да и она не могла лететь на Кипр с одной сумочкой и новым купальником, как ты считаешь, коллега?
— Ну, а про это ты откуда знаешь? Я же еще не говорил тебе про купальник!
— Молодец, и тем самым ты позволил и мне пошевелить «личными» мозгами. — Он засмеялся. — А что еще потребовалось бы обаятельной женщине сразу по прилете на Кипр? Если всего остального у нее уже в полном достатке? Я решил, что мог понадобиться новый купальник, а не все те, в которых она входила в морскую воду собственного бассейна. Это в том случае, если она вообще купалась там в чем-то, а не полностью обнаженной. Я и намекнул ей утром насчет Венеры, выходящей из волн морских, и увидел самодовольную реакцию. Именно Венера, которая, если тебе неизвестен этот факт, никогда не носила купальников, и никто другой из ее компании.
— Турецкий, да ты… ты — эротоман?! — Ирина с ужасом в глазах схватилась за голову.
— Еще какой! — подмигнул он жене и показал ей большой палец, а потом сказал в трубку: — Это не тебе, тут народ интересуется… И все это, вместе взятое, дорогой мой друг, товарищ и коллега, говорит о том, что дом наверняка был уже продан, а тот обыск, который мы с тобой учиняли там со всем тщанием, оказался чистым спектаклем, блистательно разыгранным с нами тем благородным семейством. Что ж ты не поинтересовался, кому дом принадлежит на самом-то деле?..
