— Так не доставайся ж ты никому! — воскликнула Галя, взмахнув поварешкой. Обсуждение убийства происходило на кухне, где Галя варила щи из капусты, чтобы им с соседкой по общежитию было чем питаться всю следующую неделю. Обязанности распределились так: Ира покупала продукты, Галя кулинарничала, и каждая считала, что хорошо устроилась.
— Это мужик сказал, — поправила Ира. — Карандышев из «Бесприданницы». Но ты права, с женщинами тоже такое бывает. А на худой конец, у нас еще есть ревнивый муж…
— Проверяла я мужа, — не согласилась Галя, помешивая кипящее варево, в котором то и дело всплывали на поверхность то куски нашинкованной капусты, то зернышки черного перца. — Ревнивый там или не ревнивый, но он чист. Во взрывниках не служил. Каких там только фамилий, в списках ФСБ, нет, даже, как сейчас помню, Печенкин какой-то затесался, только нашего мужа фамилии не обнаружилось. А если не служил, откуда бы он, спрашивается, добыл взрывчатку и пассатижи? Над этими пассатижами вся прокуратура голову сушит…
— Что за пассатижи? — наморщила Ира лоб под волосами, которые, если начистоту, пора бы ей уже было подкрасить и подстричь.
Галя добросовестно постаралась осветить вопрос, какая каша заварилась вокруг пассатижей с рукоятками зеленого, а не красного цвета, то есть те, которые обнаружились на месте взрыва, как раз были красные, а если нашлись совсем целые и зеленые, значит, это совершеннейшее не то. Ира добросовестно слушала.
— Галь, а ты спрашивала свою роковую красавицу насчет пассатижей? Не замечала ли она у себя дома такие? Может, орехи ими колола, может, просто валялись среди инструментов? Мало ли что у людей дома валяется…
— Нет, не спрашивала.
— А ты поди и спроси! — настаивала Ира.
— С какого перепугу? Мы эту версию уже забросили!
— А ты за свой счет сходи! — Иру обуял сыскной азарт. — Интересно же!
— Так и быть, — пообещала Галя, — поеду и спрошу… Ну что, по-моему, наши щи готовы. Налить тебе тарелочку?
Галя бросила обещание не всерьез: так, чтобы отделаться от темы, которая начинала ей надоедать, вызывая дурные мысли, что вот, ей вручили разработку версии, а она не справилась, недотянула… На остаток вечера она забыла о Герарде и Валентине Князевых. Но на следующий день, с утра, когда голова не замусорена, предложение Иры показалось ей здравым. Даже если не удастся установить ничего определенного, все-таки Галина совесть будет чиста: все, что могла, она сделала. «She did her best» — так, кажется, выражаются англичане?
«Для бешеной собаки семь верст не крюк», — приободрила себя Галя народной мудростью, после утомительного рабочего дня вываливаясь в толпе шуб, драповых пальто и пуховых курток из зева станции «Петровско-Разумовская». В зимней Москве, такое впечатление, на транспорте ездит только теплая одежда, содержащая в сердцевине своих жалких стиснутых обладателей; в Ростове-на-Дону все выглядит человечнее, там зимы теплее… Расположенные в три линии автобусные остановки чернели толпой, словно здесь происходила зимняя демонстрация, и Галя, пробираясь через вздыбленный чужими ногами снег, не могла удержаться, чтоб не ругнуть служебное рвение, потащившее ее в такую погоду черт знает куда. Время от времени, приманчиво сияя через обледенелые стекла пустым нутром, к остановке подкатывал автобус; после короткого, но свирепого штурма нутро заполнялось до такой степени, что прекращало сиять, и нагруженный транспорт отчаливал; толпа редела — ненадолго… Галя едва успела выбрать нужный номер, как в автобус ее внесли и зажали в полуподвешенном состоянии.
— Билеты покупаем! — придушенно пискнула откуда-то из середины людского завихрения контролерша.
— Вот еще! За такую поездку пассажирам должны доплачивать! — грянул в ответ густой бас.
С Гали никто денег не потребовал: даже если бы требовали, она не в состоянии была бы засунуть руку в сумку за кошельком. Больше всего она боялась пропустить нужную остановку: в заоконной ночи все дома казались неотличимы друг от друга. К счастью, магнитофонная запись из кабины водителя заранее предупреждала об остановках свежим чирикающим девичьим голоском, отчетливо и слегка надменно, словно разговаривая с дебилом, которому нужно все повторять по два раза. Определенное издевательство заключалось в том, что девушки с такими голосками обычно избегают поездок в переполненном транспорте. Впрочем, можно было увидеть в этом утешение, намек на то, что, как знать, возможно, и вы, сегодняшние пленницы переполненного автобуса, когда-нибудь станете ездить с комфортом и разговаривать надменными чирикающими голосками… А вероятней всего, никто из пассажиров и пассажирок не обратил внимания на это несоответствие. Это Галя, не до конца оббитая московской жизнью, пустилась в долгие рассуждения, коротая время до своей остановки.
Очутившись на остановке, Галя натянула на оба уха сбившуюся набок шерстяную шапочку. Пересчитала руки, ноги и зубы — весь физиологический комплект был в наличии. Даже ни одной пуговицы не пропало, потому что зимнее Галино пальто, приобретенное на вьетнамском рынке, застегивалось на «молнию», безо всяких пуговиц. Какое счастье — выбраться из битком набитого автобуса без потерь!
Второе счастье ожидало ее буквально через несколько метров у подъезда Валентининого дома. В мальчике, который без шапки, несмотря на шестиградусный мороз, хохотал возле фонаря с приятелями-ровесниками, она узнала старшего сына Князевых… Как же его зовут? Володя? Вадик? Ну до чего же они, мальчишки, беспечные: снял шапку и смеется! Хотя Гале это на руку: неизвестно, разглядела бы она под шапкой знакомое лицо или нет.
— Вадик! Ты почему без шапки? — по-родительски напустилась на него Галя. — Снова кашлять хочешь?
Ее реплика вызвала среди приятелей непонятное злорадство.
— Гы-гы! Печень, к тебе пришли! О твоем кашле волнуются!
— Во-первых, — деловито ответил мальчик, сразу изменив тон, — я не Вадик, а Владик. А во-вторых, вы не моя мама, чтоб командовать.
Но Гале показалось, что в его голосе прозвучало облегчение, как если бы посторонняя тетя своим вмешательством нарушила надоевшую, вызывающую беспокойство игру.
— Серый, — сказал кто-то вполголоса, — хорош развлекаться, отдай ему шапку.
Передаваемая по рукам, из середины мальчишеской кучки появилась бурая, из курчавой шерсти, ушанка, которую Владик нахлобучил по самые брови. И сразу перестал быть похожим на себя, домашнего, каким он выбежал из квартиры в первую встречу с Галей. Извалянная в снегу пухлая синяя куртка делала его толще.
— Вы опять к маме? — спросил Владик. — А она еще на работе.
— Ничего, я подожду.
Мальчишки, лишившись какого-то не совсем ясного Гале развлечения (возможно, они собирались развлекаться за счет Владика, а она его невольно спасла), зашагали прочь. Под фонарем, рядом с заснеженной, едва различимой скамейкой, на которую Галя поставила сумку, остались они вдвоем.
— А вы из милиции? — спросил Владик.
— Да, — честно сказала Галя. — А почему тебя дразнят так странно — Печень?
